Князь Мышкин возвращается домой
Князь Мышкин (Сергей Волков), глядя в зал, рассказывает о себе: кто таков, как оказался за границей, в Швейцарии, как там жил и лечился, как жалел дочь бедной торговки Мари и как вернулся в Россию после четырёхлетнего отсутствия. Потом на сцене появляется некий беспокойный господин (Данил Стеклов) и разыгрывает в двух лицах сцены диалогов Мышкина с Рогожиным, а потом остаётся просто Рогожиным — диким и тёмным мужиком, почти таким, каким он показан у Достоевского и его многочисленных художественных интерпретаторов в искусстве. Затем наступает очередь говорить за двоих у Ани Чиповской: она знакомит нас с историей отношений Настасьи Филипповны и Афанасия Тоцкого, виртуозно раздваиваясь на сцене на два их, ни в чём не похожих друг на друга, голоса и естества. Знакомая история болезненных страстей известного романа Достоевского по ходу развития сценического действия распадается на многоголосый если и не хор, то ансамбль, создаваемый усилиями всего четырёх артистов на сцене, один из которых, Сергей Волков, ещё и режиссёр постановки.
Ансамбль голосов
Этот спектакль буквально начинается со зрителей, которые рассаживаются в зале на глазах у внимательно наблюдающих за ними со сцены артистов. Пробираясь вдоль своего ряда, пристраиваясь на стуле, доставая и пряча телефон, довольно долго не понимаешь, что все твои действия тоже становятся частью спектакля. На протяжении всей зрительской суеты артисты, рассевшиеся в разных концах сцены в естественно-непринуждённых позах, внимательно наблюдают за залом. Длительность всматривания ими в зал и обмен взглядами, кажется, с каждым из зрителей, создают редкое по степени достоверности ощущение, что эти люди на сцене собираются что-то сказать именно тебе. В том, что со зрителем установлена прочная эмоциональная связь, убеждаешься буквально с первых произнесённых слов Сергея Волкова, который своё обращение к залу так же прочно сплетает со словами монологов Мышкина, как рассадка зрителей вмонтирована в спектакль.
"Мне очень нравится находиться на сцене, смотреть на зрителей. Происходит какое-то особое погружение в спектакль, нежели когда ты перед ним сидишь в гримёрке и пьёшь кофе. Возникают какие-то дополнительные 15—20 минут спектакля, это что-то не обязательное, но всегда разное". Сергей Волков, артист и режиссёр
Открытую и описанную Михаилом Бахтиным полифоничность произведений Достоевского Сергей Волков сделал основным художественным приёмом постановки. Поочерёдно говорящие голосами нескольких героев артисты воплощают не только принцип многоголосья, но и становятся попыткой в красках отразить на сцене картину обострённого болезнью сознания, в котором мысли и слова мешаются и рвутся в клочья.
Образ князя Мышкина решён в том же ключе бесстрастного медицинского наблюдения за пациентом: это не возвышенный идеалист-романтик, а чаще измученный собой человек с перекошенным ртом и стекающей изо рта слюной. Если рассматривать спектакль как попытку деконструкции клишированных и "приглаженных" художественных трактовок романа, то становится понятен и образ больного князя, и распадающийся на кривляющиеся голоса образ Аглаи (Полина Романова), да и сама причина конфликта и убийства Настасья Филипповна (Аня Чиповская) здесь, скорее, пугает и почти ничем не восхищает.
Собранные на сцене, как в одной голове, спорящие друг с другом голоса дарят ощущение хаоса, тем не менее кем-то ведомого по лестнице всё большего обострения страстей. Если не знать литературного первоисточника, понимание логики происходящего по мере всё большего накала обстановки становится всё труднее. Мелькающий в руке Рогожина тесак, конечно, красноречиво поясняет, к чему дело движется, но причины конфликта тонут в потоке слов, хоть и произносимых крайне искусно. В каком-то смысле стилистическая хаотичность — известная особенность авторского почерка Достоевского, кем-то на дух не принимаемая, а кому-то близкая. Его письмо — во многом попытка обуздать внутренний хаос, разрывающую его сознание полифонию голосов и идей. Сергей Волков говорит, что его спектакль — всего лишь одна из попыток понять гений Достоевского, сложный и не укладывающийся ни в какую логически удобную для восприятия структуру.
"Я не знаю, о чём писал Достоевский. Если я буду утверждать, что понимаю, то, мне кажется, он для меня закроется. Чем дальше, тем всё более полифоничным он мне кажется, тем больше я понимаю, насколько многоголосен этот мир и насколько ужасно столкновение этих прекрасных голосов. Чем дольше живёшь, тем сложнее кажется его содержание. Так что я не знаю, о чём писал Достоевский". Сергей Волков, артист и режиссёр
Расставленные по сцене банки с голубой, периодически начинающей светиться красивым голубым светом жидкостью раскрывают своё значение только под конец, когда Рогожин собирает их вокруг неподвижно сидящей на полу Настасьи Филипповны. Это ждановская жидкость, призванная поглотить трупный запах. Голубым заляпан нож Рогожина, руки и лица героев, стены. К концу разыгравшейся трагедии сквозь небесный голубой уже ясно светит тревожный красный.