Как Борис Спасский разгромил американца Роберта Фишера, но проиграл матч

Перед началом матча все думали, что Спасский победит – ну, может быть, не без проблем. Всё-таки он обыгрывал Фишера в предыдущих партиях, плюс советская шахматная система считалась недосягаемой. Пусть Фишер и сломил Тиграна Петросяна в матче претендентов в Буэнос-Айресе, всё же Спасского считали более сильным шахматистом.

И начало матча лишь убедило, что Спасский – явный фаворит. Первую игру американец с треском провалил, на вторую не явился...

В 1974 году вышла книга Фрэнка Брэди "Бобби Фишер". Он очень красочно описал в ней начало противостояния. 

"Когда Фишер проснулся после полудня – перед первой партией, назначенной на 11 июля 1972 года, – и начал осознавать, что он действительно в Исландии и проводит матч на первенство мира, то занервничал. После стольких лет турбулентности и споров вокруг матча Фишер был на пороге достижения цели всей своей жизни. Стадион Laugersdalhöll в Исландии стал центром его вселенной на два месяца.

Организаторы проверили и перепроверили все детали, чтобы обеспечить шахматистам максимальный комфорт в игровой зоне. Laugersdalhöll – похожий на пещеру стадион, построенный в форме купола (кто-то описывал его как большой исландский гриб), с огромными белыми звукоотражающими перегородками на потолке, напоминающими гигантских летучих мышей-альбиносов. 

Весь первый этаж покрыли ковролином, чтобы входившие и выходившие зрители не гремели обувью. Откидные сиденья заменили на мягкие, а следовательно – бесшумные. По просьбе Фишера две "кинобашни" отодвинули назад, а интенсивность освещения на сцене с игроками увеличили. Красивое вращающееся кресло Eams было доставлено из США – на нём Фишер сидел, играя против Тиграна Петросяна в Буэнос-Айресе.

Бобби отправился на стадион на автомобиле Уильяма Ломбарди, но ввиду пробок прибыл на место чуть позже 5 часов вечера, хотя старт партии был запланирован ровно на 5. Он промчался по коридору и оказался на сцене, где его сдержанно поприветствовали 2300 зрителей.

Двое мужчин пожали друг другу руки, при этом Фишер не отрывал взгляда от доски. Затем сел в своё чёрное кожаное кресло, обдумывал ход в течение 95 секунд и выдвинул коня. 

Когда шахматисты переставляли фигуры на доске, на стадионе шла трансляция на 40 экранах. В кафе зрители с аппетитом поедали хот-доги с бараниной и звякали бутылками не слишком крепкого исландского пива, живо обсуждая происходившее на сцене. В подвале стадиона исландские шахматные мастера уже более спокойно объясняли суть событий и анализировали ходы – для этого у них была большая демонстрационная доска. В пресс-залах гроссмейстеры снисходительно посматривали на телеэкраны и проводили анализ позиции у себя в головах, приводя журналистов в трепет и одновременно – в замешательство. 

В самом же игровом зале царила тишина, зрители вели себя благопристойно. Но если этого не происходило, Лотар Шмид или помощник арбитра Гудмундур Арнлаугссон включали на экране слово "Тишина!".

Журналист Брэд Дэррах тоже написал книгу, в которой очень подробно рассказал, как проходила первая партия. 

"Оба шахматиста играли мягко, пока не добрались до "стандартной позиции" Нимцовича. Спасский и раньше часто бывал в таком положении, Бобби – никогда. Почему Бобби решил так играть именно сейчас? Хитро повторив ход за ходом игру, показанную Борисом Спасским и Николаем Крогиусом в 1958 году, Бобби выровнял положение. Спасский сидел, уставившись на доску, двадцать минут. Он решил, что ничего не остаётся, кроме как свести игру к ничьей. После 28-го хода позиция была настолько безнадёжно ничейной, что 500 обладателей билетов отправились домой. Ещё 500 человек толклись в вестибюле – кто-то выбирал сувениры, кто-то покупал памятные марки. 

"Очень жаль! – говорил президент исландской шахматной федерации Гудмундур Тораринссон югославскому репортёру. – Мы рассчитывали на захватывающую игру, на то, что партия продолжится с огоньком". "Не знаю, что на него нашло, – бормотал (секундант Фишера) Ломбарди другому гроссмейстеру в зале для прессы, где скопились преимущественно западные журналисты. – Может быть, он слишком устал, чтобы играть. Что ж, мне лучше пройти за кулисы. Ещё пара ходов, и они объявят ничью". 

Когда Ломбарди поднялся, Фишер сделал свой 29-й ход.

Слон берёт пешку?! Спасский вздрогнул, как человек, в которого выстрелили. И уставился на доску. 4 секунды спустя этот ход показали по телевизору. У Ломбарди отвисла челюсть. "Что?!" – закричал (американский шахматист Роберт) Бирн, бледнея. В другом конце вестибюля Ефим Геллер ахнул и схватил Николая Крогиуса за руку. "Это ошибка, – сказал югославский гроссмейстер Светозар Глигорич коллеге из Швеции Фридрику Олафссону. – Они вывели на экран неправильный ход!"

Но это не было ошибкой. Геллер и Крогиус уставились на ближайший экран, склонив головы друг к другу и возбуждённо бормоча. Бирн и Ломбарди начали тасовать фигуры на карманных шахматах. Вокруг столпилась дюжина репортёров. "Господи! – ахнул Бирн. – Может, у Бобби что-то есть?" 

Внизу, в комнате для аналитики, исландский мастер стонал: "Я этого не понимаю! Что Фишер увидел такого, чего не вижу я?"

Постепенно вестибюль наполнился голосами. Люди в ресторане орали так громко, что шум слышали в игровом зале. Через 60 секунд все входы в зал были забиты людьми, которые недавно покинули стадион. 

"Бобби атакует! Он взял "отравленную" пешку! Бобби раскрыл игру!" – кричал Тораринссон. Он стоял в центре вестибюля, его ухмылка была заразительной, она распространялась. "Одно движение, – сказал он блаженно, – и мы попали на все первые полосы в мире!"

29-й ход – невероятная ошибка, которая была вызвана тем, что Фишер слишком сильно хотел выиграть партию, заведомо ничейную. 

На 41-м ходу Спасский, чтобы воспользоваться возможностью провести анализ позиции ночью, решил отложить игру (...). У Спасского были слон и три пешки против пяти пешек Фишера. Он запечатал свой ход и передал большой коричневый конверт Шмиду. 

Когда толпа стала расходиться, Фишер вернулся в Лофтлайдер, чтобы проанализировать ситуацию на доске с Ломбарди. Он обсуждал её в машине, "вслепую". Бирн тогда сказал: "Фишер отчаянно стремится к ничьей". Ларри Эванс чувствовал, что у Фишера были шансы на ничью. Глигорич считал шансы американца "ничтожными". Но Крогиус сказал, что это была, по всей видимости, ничья.

Игру продолжили на следующий день. Фишер на полчаса покинул игровую зону, протестуя против наличия в зале телекамер. Затем отказался от продолжения игры, на 56-м ходу. И сказал своему секунданту Ломбарди, что играл слишком быстро, "потому что отвлекали камеры". На вторую партию Фишер и вовсе не явился (на видео ниже – реконструкция первой партии из фильма "Жертвуя пешкой"). 

То, что произошло после старта матча, знают все. Фишер в итоге выиграл, причём с комфортным счётом (12,5 на 8,5). Но, скорее всего, американец просто сломил Спасского психологически – у него была масса претензий буквально ко всему, и ему постоянно шли навстречу. В том числе – Спасский.

"Мне было его жалко, – рассказывал советский шахматист в интервью "Спорт-Экспрессу". – Видел: парень сходит с ума! А относился я к Бобби хорошо. Это Корчному, чтоб нормально играть, надо соперника ненавидеть. Я абсолютно не такой. Напротив меня сидел сбрендивший ребёнок. Какая уж тут ненависть? Но во мне должен был проснуться спортсмен, для которого победа важнее всего. Я фокусов не придумывал. В отличие от Фишера, который сыпал заявлениями по любому поводу. То предъявлял претензии исландцам как организаторам, то президенту ФИДЕ Максу Эйве, то советской стороне. Птички перестали петь в рейкьявикском заливе – кто виноват? Спасский! Потом для меня открылось: весь этот прессинг был продуманным".

Читайте также: 

50 лет Олимпиаде в Мюнхене. Эксклюзивные интервью с советскими легендами – Едешко, Борзовым, Медведем

"Я мог бы даже убить ради победы!": 50 лет назад между СССР и Канадой началась хоккейная война