Морской пейзаж и его обитатели: кто оказался главным в картине "Здравствуй, грусть!"

В российский прокат скоро выйдет экранизация культового романа Франсуазы Саган, которая идеально создаёт летнее настроение
Морской пейзаж и его обитатели: кто оказался главным в картине "Здравствуй, грусть!"
Наше кино
Сесиль в сердце моря.

"Синее небо улыбается мне, я вижу только эту синеву. Тоски больше нет, она ушла, только небесная синева с этого дня", – с этой песенки идут первые титры картины, проступая на разноцветной керамической плитке и сразу даря двойное обещание –  операторски совершенной работы и идеального летнего кино.

В принципе, изначально экранизация романа "Здравствуй, грусть!" не может быть ничем другим, кроме летнего кино, пусть и не гарантированно идеального: бездельники проводят лето в доме на Лазурном Берегу, занятые исключительно своими сердечными переживаниями, купанием в морских пучинах и посиделками на веранде под треск цикад. 

Быстрый и лёгкий роман Франсуазы Саган написан будто для таких летних дней, когда чтение – всего лишь необременительное упражнение для расслабленного солнцем ума. С первых кадров картины оператор буквально вылепливает, как скульптор, время и место действия, захватывая зрителя своим любованием выбранными им объектами восхищения – рисунком скал, среди которых плывёт белая яхта, рядами ракушек на полотенце, сохнущем на деревянном стуле купальнике. Скольжение камеры по рядам солнечных зайчиков прерывают статичные открыточные планы с морскими пейзажами, в которые, как в рамку, где-то в качестве необязательного элемента вписана сидящая в раскладном стуле фигура или не вписана вовсе – да и зачем она, когда лучшим ответом на любую брошенную в этом синем раю фразу будет вид моря, или скал, или переплетённые кроны каштанов и миндаля. 

Человек – лишь часть пейзажа.
Наше кино
Человек – лишь часть пейзажа.

Скульптурирование зримого мира идёт буквально вручную – это средиземноморское лето создают постоянные крупные планы рук героев, которые нарезают ананас, роняют книгу, чертят буквы на обнажённой спине, колышут вино в бокале. Разговаривают здесь вполголоса или шёпотом, будто боясь добавить чужеродных звуков в царство этой летней гармонии с её шорохами листвы и ночным шумом волн, и постепенно, эпизод за эпизодом, произносимые диалоги отходят на второй план, потому что разговор идёт через жесты, перекличку деталей, смену кадра. Вот три героини утром молча сошлись на террасе и почти синхронно взяли по яблоку – между ними не произнесено ни слова, но это очевидный обмен репликами через манеру держать и надкусывать фрукт. Эльза уверенна и небрежна, и эта небрежность не позволяет ей увидеть её отрицание Анной, которая отправляет кусочки яблока себе в рот кончиком ножа, а любопытство Сесиль к обеим легко считывается в её осторожных взглядах. Такой же диалог без слов через жесты идёт в эпизоде, где Анна и Рэймонд молча заправляют кровать, встряхивая простыни и кружевную накидку и наполнив кадр массой уютных движений: на протяжении всего действия они молчат, а вынесенные в титры реплики, кажется, не особенно много добавляют тому, что мы узнали благодаря кинооператору.

Окружающая красота природы обессмысливает и делает ничтожным любое душевное смятение, но о нём красноречиво рассказывают всё те же неслучайные детали: запутавшиеся проводки наушников, заклинивший замочек от цепочки, с которыми на излюбленных оператором крупных планах борются те же любимые им руки. И если в книге пейзаж – всего лишь умозрительный фон для переживаний и диалогов героев, то в фильме он вынесен на авансцену – действующие лица лишь его порождение и следствие, они из него вышли и им будут поглощены. Надо сказать, что это не новый приём в современном артхаусном кино, но при умелой операторской работе смотреть на него не пересмотреть: много ли вы найдёте людей, которые устанут любоваться за рулём кабриолета (и это тоже есть в фильме) бирюзовыми средиземноморскими бухтами.

Только небо и море.
Наше кино
Только небо и море.

Из двух экранизаций романа Саган (англо-американской 1958 года и французской 1995-го) в этой, несомненно, самый удачный и самый "французский" кастинг актёров со средиземноморским шармом: француженка Наиля Арзун в роли Эльзы, знакомый отечественному зрителю по роли Понтия Пилата в "Мастере и Маргарите" датчанин Клас Бланг в роли Рэймонда и главная героиня в исполнении юной Лили Макинерни, которая по странному стечению обстоятельств родилась в Нью-Йорке, а не на Французской Ривьере. Так же точен оказался и выбор Хлои Севиньи на роль Анны – антагонистичной и слишком непохожей на кружок, в который её занесло, весь облик и движения которой ежеминутно вносят лёгкий диссонанс в обстановку, где она оказалась.

Кроме крайне удачного кастинга, эта экранизация точнее всего попадает в то щемящее юношеское настроение книги, которое автор попыталась передать через довольно банальный для сегодняшнего дня сюжет, рассказывающий о переживаниях дочери в связи с любовными похождениями отца. Душевную работу, протекающую где-то в глубинах сознания, как на дне морском, к которому по утрам стремятся главные герои со своего пляжа, часто неявную для того, кто её проделывает, в самом деле лучше всего передавать не потоками слов из романа, как это сделали в двух предыдущих киноадаптациях книги, а через вереницу иллюзорных изображений, которые, по сути, главное в кино. Не на это ли намекает нам и название книги в руках у Рэймонда – Imaginary Life, или "Воображаемая жизнь". Читать под звуки цикад, пока не уснёшь, добавить в галерею телефона сотый снимок Луны, хрустеть льдом из бокала, войти в воду, отбросить тень на камнях – каждый рано или поздно начинает отдавать дань этой летней иллюзии, такой же короткой, как лето, и такой же всепоглощающей.

Драматичная троица на своей веранде.
Наше кино
Драматичная троица на своей веранде.

Досье

"Здравствуй, грусть" / Bonjour Tristesse

Режиссёр и сценарист: Дурга Чу-Бозе
Оператор: Максимилиан Питтнер
В главных ролях: Хлоя Севиньи, Клас Банг, Лили Макинерни, Наиля Арзун, Мелоди Адда, Натали Ришар, Алеша Шнайдер 
Композитор: Лесли Барбер
Художники: Франсуа-Рено Лабарт, Мияко Беллицци