РАМТ
На сцене РАМТа собралась большая еврейская семья.
Последняя счастливая ёлка
Многочисленное семейство состоятельного австрийского фабриканта еврейского происхождения Германа Мерца (Евгений Редько) накануне нового, 1900-го года собирается вокруг новогодней ёлки. Богатый дом расположен в венском районе Леопольдштадт – историческом месте расселения еврейской общины. В радостной предрождественской суете никто не сомневается, что наступающий ХХ век принесёт им счастливую жизнь. Кто-то собирается на свидание, а кто-то – на математическую конференцию, мужчины перебрасываются шуточками для своих ("еврей должен быть или наглым, или забитым"), а женщины суетятся вокруг детей: "Бедный ребёнок, ему устроили крестины и обрезание на одной неделе!" Но потом на прозрачном занавесе одна за другой мелькают цифры – 1920, 1938, 1942 – и вся прежняя сверкающая жизнь осыпается, как блёстки с новогодней ёлки. "В Берлине евреям пока разрешают ходить в театры и рестораны, так что в плане антисемитизма немцы отстают от австрийцев" – эти полуироничные реплики вскоре сменяет практически вопль: "Бегите, будет ещё хуже!" И семейная сага вдруг превращается в практически триллер: кто выживет в наступающем аду?
РАМТ
"Мой дедушка ходил в кафтане, а я приглашаю оперных певцов к себе домой".
Впечатления
Спланированное головокружение
Занавес поднимается, и перед зрителем предстаёт сразу едва ли не двадцать персонажей. Сцена непрерывно вращается по часовой стрелке, по ней так же непрерывно передвигаются и постоянно говорят герои, и от этого кажется, что героев в два раза больше, чем на самом деле. Довольно стремительное вращение сцены, с одной стороны, вызывает восхищение перед актёрским ансамблем, который умудряется в этих непростых условиях очень ладно произносить довольно длинные предложения и постоянно передвигаться как по ходу движения платформы, так и против неё. А с другой – чем сильнее вы намерены погрузиться в наблюдаемое действо, тем выше шанс, что через пару минут у вас просто закружится голова, а мысль о том, сколько актёрам довелось провести репетиций в таких условиях, способна окончательно подкосить даже вестибулярный аппарат космонавта. Актёры произносят сложный и местами довольно остроумный текст, но за лесом героев и текста ухо не успевает зацепиться за соль острот, нырнуть в доносимые со сцены мысли. Поначалу пытаясь делать и то и другое, вскоре внутренне машешь на этот мартышкин труд рукой и переключаешься в полубуддийский режим созерцания, периодически радуясь, что из рассыпаемого со сцены бисера слов успеваешь схватить хоть что-то. Интересно, но режиссёр Алексей Бородин именно на такой эффект и рассчитывал.
ЦИТАТА
Это техника Стоппарда: он ничего не объясняет, погружает стремительно. Что такое бар-мицва? О чём гипотеза Римана? Кто такой моэль? Никто не знает и из спектакля не узнает. И если при чтении можно остановиться и посмотреть, то в театре это всё наваливается сразу. Зрители первые 15 минут думают: "Какое это ко мне имеет отношение?" А потом зал уже слушает контекст, не только текст.
РАМТ
"– Я не хочу ехать в Палестину". – "Это хорошо, потому что арабы тебя тоже не хотят".
Фишки
Автор и его герой
Один из героев пьесы, Лео (Иван Юров), – прототип её автора, английского драматурга Тома Стоппарда. В довольно позднем возрасте Стоппард узнал о своих еврейских корнях по отцу, который погиб, когда будущему драматургу было два года. Мать вышла замуж за англичанина, и Стоппард почти всю жизнь считал себя его сыном. Герой пьесы Лео повторяет судьбу автора: мать успела увезти маленького сына из нацистской Австрии, постепенно стерев из его памяти знание о том, что он еврей. Мальчик вырос типичным жителем Туманного Альбиона со всеми стереотипными привычками – от пятичасового чая до крикета. Сцену, в которой герой спектакля приезжает в Вену и встречается с выжившим в холокосте родственником Натаном (Александр Девятьяров), режиссёр Алексей Бородин называет важнейшей: герой опрокидывается из видимого благополучия в своё исходное трагическое состояние. А знание биографических подробностей из жизни драматурга окрашивает эти эпизоды особым настроением.
И, конечно, особый акцент этой постановке придаёт то обстоятельство, что в условиях отмены всего русского оскароносный английский драматург не просто не прекращает сотрудничать с отечественным театром, а присылает новую пьесу в Россию со словами:
ЦИТАТА
Осознание того, что я вновь на сцене РАМТа, наполняет меня гордостью и радостью, о РАМТе и его людях думаю постоянно. Моё сердце драматурга рвётся в Москву, прямо как те самые три сестры. Примите мою благодарность и любовь. Чувствую, что не исполню своё предназначение до конца, пока "Леопольдштадт" не будет сыгран в РАМТе.
Подслушано у зрителей:
"Очень хорошо играют все. Но Редько, конечно, лучший".
"Мне понравилось это: "Всякое новое состояние вышло из предшествующих ему".
"Стоппард советует смотреть его пьесы по 12 раз – тогда всё будет понятно".