Когда мы знакомимся с Лермонтовым в рамках школьной программы, то у большинства возникает его достаточно романтизированный образ на основе того, что он писал. Помните ли вы, каким было ваше детское восприятие Лермонтова?
— Я учился в грузинской школе, и основной язык у нас в школе был грузинский, русский язык преподавался два раза в неделю. Лермонтова мы, конечно, проходили — "Белеет парус одинокий" и так далее, но отношение к нему у меня было такое же, как и у большинства школьников, — какой-то там поэт, который что-то писал... Тем не менее Лермонтова я знаю не только по школьной программе, он всегда был мне интересен. Есть его произведения, которые нравились мне всегда, например, "Демон". Я его время от времени перечитываю и каждый раз поражаюсь, как Лермонтов описывает красоту Тамары, какими словами он заставляет говорить с ней Демона. У меня были мысли снять об этом фильм, но, мне кажется, что это невозможно или возможно только такому режиссёру, как Параджанов, который может построить на основе поэмы что-то фантастическое, скажем так. А я больше работаю в относительно реалистичном ключе, и "Демона" так не снимешь — ни его, ни "Мцыри", например.
Мысли об экранизации "Демона" у вас были, когда вы изучали киноискусство?
— Нет, кино я учился давно, лет 30 назад, а это для меня обычное дело — примерять то, что тебе нравится, на парадигму кино, думать, как это может в кино выглядеть. А эти произведения вызывали во мне некий трепет, и даже до сих пор я иногда думаю — а как можно было бы снять "Демона"? Не то чтобы я этим вопросом серьёзно задавался, но анализировал, назовём это так. Фильм "Ашик-Кериб" Параджанова в этом смысле очень показателен: Лермонтов написал сказку на пару страниц, а режиссёр сделал из этого целый фильм. Кстати, Параджанов хотел сделать и фильм о Лермонтове: он брал сложные темы, которые можно рассказать мифологическим языком.
Но, видимо, так бывает, что ты к чему-то подходишь долго и издалека, отметая одну за другой какие-то идеи и, наконец, упираешься уже непосредственно в фигуру самого Лермонтова, как это было у меня. И когда я пришёл к нему, то подумал, что он и есть часть своих произведений, о которых я хотел рассказать, потому что он видит себя в своих произведениях, пишет о себе. И так получилось, что его возраст, его судьба, биография, его произведения — всё это вместе сложилось у меня в какое-то моё понимание Лермонтова.
Вообще, я не очень люблю делать кино про исторических личностей и считаю, что это редко у кого интересно получается. Например, есть фильм про Караваджо: он кого-то зарезал, бежал в изгнание, потом умер при не выясненных до конца обстоятельствах... Ты смотришь фильм и начинаешь представлять, что такая трактовка того или иного исторического персонажа верна, хотя это может быть не так. Но если тебе искренне интересно чьё-то творчество и биография и они тебя наталкивают на мысль предложить зрителю своё их прочтение, то вполне вероятно, что из этого может получиться что-то интересное и для зрителя. Мы для того и занимаемся творчеством, чтобы поделиться своим мировоззрением.
Сколько времени прошло с момента чёткого понимания, что вы хотите делать фильм о Лермонтове, до реализации этой идеи?
— Я побывал на месте его предполагаемой дуэли и после этого полгода просто читал всё, что касается Лермонтова: его произведения, всё по поводу его биографии, обстоятельств дуэли. Я заглянул буквально во всё, что касается Лермонтова, с самых разных точек зрения. И понял, что меня крайне интересует именно последний день его жизни. Потом где-то год с лишним ушёл на изучение именно темы дуэли и написание сценария. Больше всего меня удивило, что, изучая его, у меня возникло ощущение, что как будто он находится с нами в контакте, как будто он что-то нам оттуда такое доказывает и что от этого мы никуда не можем деться. Как будто его послания направлены в сторону вселенной и других поколений, а не только в сторону своих современников. Как будто не только его произведения, но и его образ жизни, и особенно последний день, говорят нам что-то очень важное. Что именно он хочет нам сообщить, я не буду говорить, потому что это так сложно улавливаемо, но и не хочется мне это озвучивать словами... Я уверен в том, что, если кто-то будет углубляться в Лермонтова, он что-то поймёт относительно и себя, и жизни, и событий, которые сегодня в мире происходят. Человек может обмануть себя, он может подумать, что он понял нечто именно в силу того, что он хочет именно это понять, но это часто иллюзия. Так что, можно сказать, в какой-то мере мой фильм о том, что если ты не понимаешь Лермонтова, то просто его не читай, а если читаешь Лермонтова, то прочитай так, чтобы он немножко тебе прочистил мозги и душу — а он это может.
Но почему вы не хотите сказать, что вы поняли? Зритель любит, чтобы ему всё прямо объяснили!
— Потому что это и так понятно, надо читать – и вы всё поймёте. Хочется сказать Лермонтову: приди, побудь с нами, скажи что-нибудь...
В случае с картинами, у которых есть историческая основа, всегда возникает вопрос о степени соответствия ей того, что рассказывают с экрана. Насколько был для вас важен этот момент?
— Конечно, важен, с моей стороны не было никакой отсебятины. Последний день жизни Лермонтова описан достаточно подробно, из всех известных фактов я выбрал наименее спорные. Все герои, которые есть в фильме, — это те, кто реально в этот день присутствовал в его жизни.
Но большинство тех, кто видел Лермонтова в тот день, писали, что он был весел, уверен, что всё это фарс, что всё закончится ничем, выстрела не будет, а в вашей картине видно, что он знает, что умрёт, и глубоко это проживает....
— Биографы не заглядывали в ситуацию, когда он был один, и не знают его чувств в одиночестве, а я пытаюсь туда заглянуть. Зная, какие произведения он писал и как относился к своей жизни, зная, сколько в его характере было фатализма, и зная о том, с какой грустью он относился к образу своей смерти в своих стихах, глупо думать, что он её не чувствовал. Разве что он сам себя обманывал и пытался что-то изобразить для себя самого, хотя мне трудно это представить, потому что он маску надевал для людей, для себя — никогда. Как человек, который склонен к глубочайшей экзистенции, он в одиночестве в неё и впадал. Потом у него очень подробно прописан день Печорина перед дуэлью в "Герое нашего времени", что тоже заставляет задаться вопросом: как же так, в воображении он видит одну картину накануне поединка, а в жизни в такой же ситуации ведёт себя совсем по-другому? Кроме того, его дальняя родственница Екатерина Быховец (она тоже есть в картине. — Прим. ред.) писала, что со всеми он был весел, а когда они оставались вдвоём, то был грустен. Вот так постепенно, ниточка за ниточкой, собиралась для фильма эта ситуация.
В картине вообще есть прямые отсылки к "Герою нашего времени", где Лермонтов, например, утром накануне дуэли гонит коня, вызывая в памяти эпизод из повести, в котором Печорин не щадит свою лошадь...
— Да, это так. Мы не знаем, уходил Лермонтов куда-то утром перед дуэлью или нет, но я подумал, что если Печорин ходил купаться утром, то почему и Лермонтов не мог? Это уже художественное допущение в рамках опять же того, что он писал.
Вы очень долго искали артиста на главную роль — что именно вам было нужно в исполнителе роли Лермонтова?
— Основная проблема состояла в том, что я не мог найти формат, в котором буду вести повествование: либо это реализм, либо гиперусловность. Представить эту историю в рамках чего-то среднего между этими форматами очень сложно. Соответственно, если это ближе к реализму, то я всегда снимаю непрофессиональных актёров, потому что они имеют свойство не играть, а реально существовать в кадре. От этого зависит и движение камеры, и её выбор — то есть это не статичная, а ручная камера, которая сокращает дистанцию и даёт более реалистичное изображение. И когда мне попался комик Илья Озолин, то оказалось, что в нём есть обе стороны — и актёрская, и не актёрская. Видимо, комики могут балансировать между не наигранным существованием в кадре и актёрской экспрессией. И когда я увидел его, то понял, что он мне даже подсказал в какой-то мере формат картины.
Может, комик подошёл ещё и потому, что сейчас стендаперы для какой-то части общества занимают ту же нишу, которую в XIX веке занимали поэты?
— Может быть, может быть.
Важно ли было для вас при этом в рамках отхода от романтизации образа Лермонтова подчеркнуть некую обыкновенность, заурядность его внешности?
— Важно, да. Но вообще, внешность у Ильи очень интересная, он очень симпатичный человек, но — что любопытно и что его характеризует с особенной стороны — с первого взгляда ты как будто не понимаешь, какое впечатление он на тебя производит, его голос и внешность как будто вообще не привлекают, а потом, когда начинаешь с ним знакомиться, говорить и в него вглядываться, смотришь на него уже совсем по-другому.
Мне кажется, что внешняя обыкновенность образа Лермонтова в картине работает на усиление трагизма показываемой ситуации, усиливает его беззащитность перед лицом смерти — это так для вас?
— Мне кажется, да, потому что сначала мы видим человека невзрачного, непривлекательного и даже отталкивающего (а этого было много в Лермонтове), мы как будто его не замечаем, а потом он начинает перед тобой раскрываться как субъект, обретает ценность.
А вы сознательно подбирали актёра на роль Мартынова как его внешнего антипода?
— Тут мне ничего придумывать тоже не нужно было, потому что все пишут, что Мартынов был высокий, красивый, фанфаронистый, горделивый, любил показать себя. Если он был такой, а Лермонтов был его противоположностью, то привносить от себя в сюжет ничего не требуется.
Не кажется ли вам, что это тоже на тему какой-то более глобальной правды, и хотели ли вы это тоже подчеркнуть — что внешность обманчива и какой-то невзрачный человек часто может оказаться гением, а красавец — убийцей?
— Если бы это было закономерно всегда, то да, но это не всегда так. Хотя в данном случае это, получается, так. Мартынова я визуально сделал таким, каким его описывали современники, но о Мартынове мы больше ничего не знаем. Часто пишут, что он был глуповат, но я в это категорически не верю — он был в звании майора, из знатной семьи, сложно представить дворянина того времени в подобном статусе каким-то недалёким человеком. Наверное, у него была своя правда, свои отношения с миром, и Лермонтов, как известно, занозой влез в его жизнь. Вряд ли Мартынов пошёл на эту дуэль с позиции какого-то тупого человека, это кажется мне нелогичным.
Почему вы нередко показываете Лермонтова и других героев со спины или издалека, когда мы не можем видеть их лиц и эмоций?
— Во-первых, со спины не так много, чаще сбоку или в три четверти. А во-вторых, это тоже о формате картины. Мне всегда казалось, что если к Лермонтову чересчур приблизиться, то это будет неправдой, надо очень осторожно подходить. Мы никогда не представляем его очень близко, не можем, что называется, залезть ему под кожу. С позиции нашего времени, учитывая его личность, его творчество, мы можем к нему приблизиться на очень деликатной дистанции. Именно такой подход кажется мне достоверным.
Когда вы задавались целью воссоздать последний день жизни Лермонтова, была ли у вас задача показать обыденность и будничность его смерти, тем самым подчеркнув её беспощадность, или это получилось в процессе?
— Нет, такого не бывает, чтобы что-то получилось само собой. Да, такая задача была. Смерть всегда безобразна, нелепа, необязательна и так далее. Этот день был обычным, ничем не отличающимся от других, так же солнце светит и так же люди разговаривают — тем не менее в нём были разорваны важные связи. Так обычно и бывает.
У меня сложилось впечатление, что вы очень подробно стараетесь воссоздать время через звук: скрип деревянных половиц, шорох гравия под копытами лошадей, звон лошадиной сбруи, грохот телег... Это действительно попытка звуковой реставрации прошлого или это ваш привычный подход к работе со звуком?
— С одной стороны, привычный подход, потому что я люблю, когда звук добавляет правдивости в атмосферу фильма, а с другой стороны, речь идёт о XIX веке, который осязать можно только через детали звука, детали костюма. Хотелось сделать так, чтобы мы могли немножко окунуться в то время не только информативно, содержательно и сюжетно, а именно детально, в мелочах.
Вы сняли фильм о Лермонтове, теперь Павел Лунгин готовит о нём фильм — получается, что идеи носятся в воздухе, и если да, то почему сегодня такой интерес к Лермонтову?
— Почему есть интерес к Лермонтову в проектах, которые делал не я, мне неизвестно. Могу предположить, что, возможно, наше время в чём-то похоже на время Лермонтова, которое было сложным и которому Лермонтов противился. Возможно, также сходство в том, что сегодня есть ощущение необходимости сориентироваться в этом сложном времени, и как будто эта параллель с Лермонтовым с точки зрения его попыток ориентации может быть уместна. А может быть, причина в том, что сегодня мы вытаскиваем из забвения всех исторических персонажей и снимаем обо всех патриотические фильмы. У меня такой цели и мысли не было. Только после завершения работы над картиной я понял, что попал в эту тенденцию и снял фильм об одном из героев пантеона. Понятно, что по содержанию мой фильм совсем не о том же, о чём патриотическое кино, он просто о человеке.
Ещё мне кажется, ваш фильм о роковой власти слова, о том, что люди готовы убивать друг друга за слова, и о том, что слова могут мир перевернуть...
— Эту параллель сложно не провести. Если это происходит в мире, то контекст всегда будет отражаться в твоём творчестве, если ты серьёзно к нему подходишь. Не то чтобы я специально такую параллель проводил, но так получается, что если ты всерьёз что-то делаешь, то какая-то связь с современностью всегда автоматически будет возникать. Вопрос конфликта в картине есть. Похож ли он на вопросы современных конфликтов? Частично похож.
Фильм выходит в прокат, каково послание картины массовому зрителю, если попытаться его словесно сформулировать?
— Для массового зрителя, который не читал Лермонтова, там послания нет. А для зрителя, который Лермонтова читал, там есть такое послание: задумайтесь ещё раз. Вокруг нас происходит огромное количество страшных событий, можем ли мы полностью доверять себе в своём знании того, где правда, а где неправда, где добро и где зло, уверены ли мы, что ориентируемся правильно? Может быть, для этого понимания стоит ещё раз почитать Лермонтова и ещё раз задуматься на эту тему? Часто людьми руководит ненависть, а если тобой руководит ненависть, зачем ты говоришь, что знаешь, где правда, а где ложь, где добро, а где зло? Ты существуешь в зоне ненависти, значит, ты злобен. Это почти синонимы. Мне кажется, с этим вопросом можно идти к Лермонтову.
Вы изучили про Лермонтова всё, остались ли лично для вас в истории его дуэли какие-то загадки?
— Остаётся нерешённым вопрос, стрелял он в воздух или вообще не стрелял. Мне это не важно, для меня что поднятый вверх пистолет, что выстрел в воздух — это сигнал отказа от стрельбы. А в силу того, что никто из его современников не говорил, что он стрелял в воздух и что это всего лишь домыслы последующих поколений, то я подумал, зачем мне нужно Мартынова очернять так сильно и обелять ещё больше и без того белого Лермонтова? Зачем мне заходить на эту сомнительную территорию, учитывая, что выстрел в воздух, если ты стреляешь на дуэли первым, в XIX веке считался за трусость? Считалось, что ты боишься, если ты стреляешь в воздух. Зачем мне нужно наделять человека подобным действием, если это не доказано? Поэтому я принял решение, что он в картине просто поднимет пистолет вверх, показывая, что стрелять не собирается. То есть он не нарушает дуэльный кодекс и одновременно показывает свою неспособность убить человека, потому что невозможно представить, что Лермонтов мог просто так убить, если речь не идёт о каком-то бое, сражении. На дуэли с Барантом он стрелял вторым, поэтому произвёл выстрел в воздух: по правилам, если первый стрелявший промахнулся, то второй имеет право без потери для чести выстрелить вверх. Зачем приходить на дуэль, чтобы первым стрелять в воздух? Вторым — я понимаю. Я много думал об этом и пришёл к выводу, что Лермонтов в воздух стрелять не мог. Фильм был снят, я его долго монтировал, озвучивал и продолжал об этом думать и перепроверять, не ошибся ли я где-то. Перечитывая опять и опять допросы Мартынова, Глебова, Васильчикова, я ещё раз понимал, что в воздух он стрелять не мог. Я и сегодня продолжаю думать об этом и каждый раз прихожу к тому же выводу.
То есть можно советовать школьникам идти смотреть этот фильм, потому что там показана вся правда о последнем дне жизни Лермонтова?
— Да, максимальная правда. И можно говорить, что если вы хотите посмотреть на Лермонтова в интерпретации современного режиссёра и современных актёров, то идите на этот фильм, а после просмотра сами решите, нравится вам такой Лермонтов или нет.