Свои картины я не пересматриваю
"Моя картина "Сны" снята в 1993 году, она вышла в дни расстрела Белого дома, и она была, прямо скажем, антиельцинская. Конечно, она была встречена тогдашней элитой в штыки. На премьеру в Дом кино пришёл Чубайс – не знаю, кто ему про фильм сказал, я с ним знаком не был. Ситуация в стране была достаточно критическая. И именно в этом году картина получила главный приз фестиваля "Окно в Европу" – это был смелый поступок со стороны жюри. Я очень благодарен фестивалю за его поддержку.
Свои картины я не пересматриваю практически никогда, потому что всегда найду что-то, что нужно изменить – а изменить уже ничего нельзя. С другой стороны, я понимаю, что снимал ту или иную в определённое время и в определённом внутреннем состоянии, поэтому бессмысленно оценивать это из другого состояния и времени".
Иди и снимай
"Первую полнометражную картину "Добряки" я, честно говоря, не считаю своим большим достижением, хотя в моей биографии она сыграла огромную роль: я на ней учился. В какой-то степени я снял её случайно. Я написал вместе со своим другом Александром Бородянским сценарий фильма "Дамы приглашают кавалеров", но он у нас не прошёл комиссию в Госкино – что там нашли, непонятно. Я работал в комедийном объединении, который возглавляли Данелия, Рязанов и Гайдай, и, поскольку я был молодой режиссёр и очень хотел снимать, они предложили мне готовый сценарий "Добряки", который прошёл все согласования. Это была пьеса Леонида Зорина – не могу сказать, что очень близкая мне, но решил снимать.
Как только я начал работать, ко мне вдруг приходит мой товарищ Иван Киасашвили и говорит, что прочитал сценарий "Дамы приглашают кавалеров" и хочет его снять. Я его предупредил, что сценарий не прошёл комиссию, но согласился, потому что уже всё равно работал над другим фильмом. И, как ни странно, он во второй раз согласование прошёл. Эта история лишний раз напоминает, что советская система была не такая однозначная, как её часто рисуют: видимо, в первый раз сценарий попал к тому редактору, который был не в духе, а второй её одобрил – там не было ничего антисоветского, простая мелодрама о том, как девушка ищет мужа.
"Добряков" я снимал в Кисловодске, это было одним из самых ярких впечатлений: в моё время это был город цеховиков и картёжных катал. И после одиннадцати вечера все рестораны здесь были открыты. На этой картине я в первый и в последний раз в своей жизни плакал. Первый съёмочный день, прихожу на площадку. Там огромная группа: осветители, звуковики, техника, грузовики, камеры. Все ждут, что я скажу, а у меня шок: я понимаю, что не могу к ним выйти и не знаю, что говорить этим людям. Рядом с площадкой был зоомагазин, в который я зашёл и просто заплакал. У меня был очень хороший оператор Володя Шевцик, он был старше меня, уже прошёл мосфильмовскую школу, он меня успокоил и заставил выйти: "Иди и снимай". Всё это я рассказываю к тому, чтобы напомнить, что работа режиссёра – это очень большая ответственность перед гигантским коллективом, где у тебя нет права на ошибку, поскольку пересъём стоил огромных денег".
В поисках огня
"Раньше не было компьютерной графики, так что всё снимали по-настоящему: сражения, огонь. Я, кстати, всегда снимал взрывы даже с нарушением законодательства: вместо пиротехники использовал тол, потому что пиротехника не даёт огонь. Компьютерная графика, кстати, тоже такого огня не даёт. Юрий Озеров снимал своё "Освобождение" тоже с применением настоящих взрывов и, конечно, настоящей военной техники: сотни, тысячи танков, это грандиозный подвиг, такое кино. Мы на "Мосфильме" реставрировали эту картину, потому что она была практически "убита". В последней сцене, где штурм Берлина, затапливает метро, и я думал: как они вообще это сделали? Всей съёмочной группы уже нет, но я нашёл ассистента декоратора, который рассказал мне, что снимали в шлюзе: представляете, не декорацию построили, а снимали в настоящем шлюзе. Потрясающая сцена, одна из лучших в мировом кино".
Как кино изменила цифра
"Переход с плёнки на цифру очень изменил кино, на мой взгляд. Может, я старомодный человек, но искусства в кино стало меньше. Плёнка требовала очень тщательной работы со светом. Мы недавно приобрели для “Мосфильма” цифровую систему "Ария": она может снимать ночью всё, её светить вообще не нужно. Но ведь свет очень важен и в кино, и в живописи – в любом изобразительном искусстве: он показывает характер, отношение к герою, придаёт сцене лиризм или драматизм – всё это зависит от света. Плёнка заставляла художников, операторов, режиссёров работать со светом. А сегодняшняя цифра породила к свету другое отношение: снимай как хочешь, а на этапе цветокоррекции нарисуем всё как надо. На самом деле это обман – ты всё равно не нарисуешь "как надо". И в этом смысле искусства в кино стало меньше. Но повторюсь, что я старомоден и субъективен. Переход на цифру – это неизбежность, с этим ничего не поделаешь. Весь мир перешёл на цифру: кто-то, может, на неё ещё снимает, тот же Скорсезе – но он такой же мастодонт, как я. Цифра с точки зрения бюджета очень экономична, дублей с ней можно снимать сколько угодно, в ней масса плюсов, но, как я сказал, искусства с ней в кино стало меньше. Но искусство вообще такое дело – в нём, в отличие от техники, нет прогресса. Достижения в искусстве остаются неизменными на годы и века, как, например, скульптуры Микеланджело или итальянская опера".
Кино нужно изучать, как литературу
"Президент дал поручение составить список советских картин, которые рекомендованы для включения в обязательную школьную программу. Мы составили список из более чем 100 фильмов – не очень длинный, по две картины больших мастеров. Буквально две недели назад этот список был утверждён Советом по культуре при президенте России.
Все эти фильмы станут обязательными к просмотру учащимися в школах. Речь идёт не о факультативе, а об обязательном изучении. Кино надо изучать так же, как изучают литературу. Потому что кино сегодня – может, и к сожалению – стало гораздо более влиятельным, чем литература. И надо детям преподавать его в форме обучения, а не развлечения. Детей надо обогащать, давать знания".
Если вы не интересуетесь политикой – значит, вы не интересуетесь своей жизнью
"В современном мире происходят грандиозные события, и я участвую в них, потому что когда я выступаю, то оказываю какое-то влияние, я причастен к происходящему. Эти события стоят за пределами человеческой воли, какой бы большой она ни была, – президентов, премьеров, королей. Процесс, в котором мы находимся, если очень просто описать, – это окончание полтысячелетнего господства Запада. Сейчас всё переходит в Азию, следующие 500 лет будет господствовать она. А Россия переходит туда, где больше сила. На мой взгляд, Россия до Петра I была восточной страной: Пётр повернул её на Запад и правильно сделал – там были технологии, образование, то, что надо было нашей стране. Сейчас всё поворачивается в другую сторону. Война идёт не за Украину, война идёт за Россию.
Довольно часто, особенно от молодёжи, слышу: "Я политикой не интересуюсь". На мой взгляд, любое искусство – это политика. Чехов, Толстой, Достоевский, даже Джоконда – это политика, потому что политика – это состояние общественной жизни. Другой вопрос, мера этой политики и в искусстве, и в кино. Если вы не интересуетесь политикой – значит, вы не интересуетесь своей жизнью, значит, вам наплевать на ваше будущее. Политика – это взаимоотношения людей. Что касается чисто политических фильмов, то они обязательно должны сниматься. Надо отдать должное американцам: они делают таких картин очень много".
"Братья Карамазовы" жгут руки
"Сейчас у меня период Чехова: я весь в нём, перечитываю, разбираюсь в его глубине, образности, его необыкновенном погружении в человеческую психологию. У меня был период Толстого, Достоевского… "Братья Карамазовы" – лучший роман, когда-либо написанный человеком. Это больше чем литература: каждый раз, когда перечитываю, он жжёт руки, оказывает какое-то физическое воздействие. Я вообще думаю, что русская классическая литература – это вершина мировой словесности. Мне есть с чем сравнивать, я образованный человек и прочитал всю европейскую классику – английскую, французскую, немецкую, прочитал и продолжаю читать античных авторов – римских и греческих, средневековую китайскую литературу. Русская литература говорит о существе жизни, ищет, ради чего надо жить, а западная рассказывает, как надо жить – это совсем другое. Русская литература для нас больше чем беллетристика. Что касается современной литературы, то в художественной части она меня как-то особенно не цепляет. А вот литературоведческие биографические исследования сегодня выходят интересные".
О людях, а не об эпохе
"Я с большой симпатией отношусь к молодым режиссёрам, но они избегают разговоров на важные темы. А это должны делать не мы с Никитой Сергеевичем Михалковым, а молодые режиссёры. Об СВО не снимают, потому что боятся попасть под санкции. А ведь там столько сюжетов. Например, вчера смотрел репортаж: два мусорщика возят мусор под обстрелами. У них нет ни медалей за отвагу, ничего – только простая работа, которую они добросовестно выполняют. Вот сюжет – и он не о войне, а о людях. Почему нельзя снять, например, об этом? Сейчас так живут очень многие люди, почему нет таких картин? Это меня удивляет. В советское время цензура была куда более жестокой, чем сейчас, а ведь снимали, высказывались и выходили картины, которые мы до сих пор смотрим. И многие до сих пор актуальнее, чем современные. Кино должно быть актуальным, именно молодые должны пользоваться энергией, которую даёт сегодняшнее время.
Кино надо снимать не об эпохе, а о конкретном человеке: мужчине, женщине, о взаимоотношениях. Если оно будет талантливым, то оно будет передавать и эпоху. Начинать надо не с мироздания, а с конкретных людей, их страданий, отношений с другими людьми – и может быть, из этого что-то получится. Примерно так я делал фильм "Курьер". Я вообще не думал снимать о проблемах времени: я снимал про мальчика, который познакомился с девочкой, и потом стали говорить, что это картина о позднесоветском времени. Искусство вообще идёт от частного к общему, а не наоборот. От общего к частному идёт философия. Вот рассказ Чехова "Ванька": всего полторы страницы про то, как мальчик пишет письмо на деревню дедушке, но всё понятно про общество и эпоху".
Спасение киноклассики
"Реставрация картин на "Мосфильме" была моей идеей – я первый в России начал этим заниматься. Когда я увидел в начале нулевых по телевизору "Войну и мир", меня поразило её ужасное качество и захотелось что-то с этим сделать. Выяснилось, что нет даже негатива. Картина была широкоформатная, а такая лаборатория была только в Киеве. Негатив в 1990 году отправили туда, а вскоре Советский Союз прекратил существование, и вместе с ним исчез и этот негатив. Остались только позитивные, побитые старые копии. Тогда мы и начали программу реставрации. Это довольно сложный процесс: некоторые думают, что реставрация кино – это просто сканирование. Это не так. Сидят люди и при помощи специальных программ вычищают каждый кадр вручную. "Ивана Грозного" Эйзенштейна мы делали 8 месяцев. Сейчас закончили "Рабу любви", "Белорусский вокзал", "Гусарскую балладу" – работы много. Реставрируем в формате 4К, с которого можно даже сделать плёнку, если вдруг понадобится.
Художественная правда выше политической
"Мне повезло работать со многими великими актёрами. Например, Басилашвили очень люблю: хотя мы с ним политически абсолютно противоположны, но мне это никогда не мешало. С картиной "Сны" у нас с ним был очень смешной случай. На премьеру в Петербурге он пригласил Анатолия Собчака, с которым дружил. После фильма сидим с Басилашвили в ресторане в Доме кино. Собчак вышел из зала бледный, на нём лица не было: хлопнул рюмку водки, сказал "Я вас поздравляю" и ушёл, даже сидеть с нами за столом не стал. Картина ведь была сатирой на всех отечественных либералов, которым был и Собчак, поэтому это произвело на него такое неприятное впечатление. Я посмотрел на него и говорю Басилашвили: "Слушай, мне кажется, ты зря его пригласил". На что Олег Валерианович ответил: "А пусть знает!" И эта история лишний раз говорит о том, что настоящий художник – а Басилашвили выдающийся мастер – всегда выше своих политических взглядов. Художественная правда выше правды политической".