Когда вы получали награду от кинокритиков, то сказали со сцены, что не ожидали, что ваш фильм понравится именно им. Почему? Что, в вашем представлении, они обычно ценят?
– Просто мне кажется, что критики – очень насмотренные люди, они знают историю кино, хорошо в нём разбираются, понимают все особенности киноязыка. А наш фильм достаточно просто снят в плане изобразительных решений, актёрской задачи, в плане смыслов – он ими не перегружен и понятен, мне кажется, любому человеку. Поэтому я не думал, что нечто очень понятное и простое, не усложнённое метафорами, может их тронуть. Но оказалось, что они, видимо, ищут какой-то поворот в другую сторону. Поэтому это было очень неожиданно.
На какого зрителя вы ориентировались, хотелось ли вам, чтобы этот фильм был понятен кому-то конкретному: может, вы думали о вашей бабушке, которую вспомнили со сцены, когда получали главную награду, или представляли кого-то ещё, когда создавали свой фильм?
– Когда я работаю над сценарием или снимаю, то не думаю о критиках или зрителях. Но есть кое-что другое. У меня есть какие-то ориентиры, которые я всегда имею в виду: Георгий Данелия, Илья Авербах, Теймураз Баблуани – это значимые для меня режиссёры, которых я люблю, и ещё ряд других режиссёров, о которых я всегда помню. Поэтому когда я пишу, то я всегда ориентируюсь на вопрос, что бы кто-то из них сказал, если бы прочитал мой сценарий. Я сравниваю своё ощущение от своей работы с этим человеком, пытаюсь понять, как он на неё отреагировал бы. Я представляю, что рядом со мной сидит Данелия, смотрит это кино, и думаю, что бы он сказал по поводу той или иной сцены. Они – мой компас, эти большие советские режиссёры. И мне это, наверное, помогает немножко почувствовать почву под ногами, немножко понимать, куда двигаться.
Это ваш второй фильм, после "Бебия, бабуа, Анзорик, я и мама", в центре которого история грузинской семьи. Это случайно или нет?
– Это во многом автобиографичная история, это то, что мне близко и понятно. Мои мастера во ВГИКе учили меня тому, что первое кино нужно делать о том, что у тебя болит. Ты в этом разбираешься и тебе не нужно ничего придумывать. Что у меня болит и меня волнует? Семья, отношения с мамой, с бабушкой. Я сделал об этом дипломный фильм и потом вместе со сценаристом Лидией Ярцевой мы написали дебют. То есть к этому подтолкнула просто сама жизнь.
Как я поняла, вы до 23 лет были геологом...
– Я много кем был: работал на стройке, охранником, в магазине продавцом, официантом был три года, в армии отслужил – в моей жизни было много разных работ. Кино пришло в мою жизнь случайно: я немножко поучился в Санкт-Петербургском государственном институте кино и телевидения, где поступил на режиссёра, а затем в возрасте 27 лет перепоступил в Москву во ВГИК в мастерские Александра Котта, Владимира Котта, Анны Фенченко. Три года назад, когда мне было 32 года, я закончил институт. Это случайность, потому что я никогда не думал, что буду заниматься кино, что это будет в моей жизни. Мне казалось, что это что-то очень далёкое. Когда кино вошло в мою жизнь, я принял это и понял, что, наверное, так и должно было быть. Сейчас я чувствую, что это моё место.
То есть когда вы поступали, то у вас была другая ситуация, чем у вашего героя Дато в фильме, которому приёмная комиссия отказала в поступлении, сказав, что ему не хватает жизненного опыта?
– Конечно, но я тоже во многом прототип своего героя. Когда ты пишешь сценарий, ты же не дословно пересказываешь свою биографию, а что-то убираешь, что-то приукрашиваешь – то есть сохраняешь какие-то мотивы, но всё равно немножко всё передвигаешь. Поэтому это был придуманный интересный поворот, когда комиссия не оценила и не поняла, что у истории, которую предложил ей наш герой, были все достоинства. В этом как бы и есть юмор. А так, конечно, я пришёл в кино намного старше своего героя, у меня уже был жизненный опыт, я уже много чего видел.
Чем вы убедили конкурсную комиссию, которая вас сразу приняла во ВГИК?
– Тем, что посмотрел фильм "Тема" Глеба Панфилова. Я им рассказал про этот фильм, и им очень понравилось, как я это сделал. Фильм не самый известный и очень точный. Также я рассказал им о себе – что я из посёлка, фактически деревни. Им это было интересно и они даже обрадовались, отнеслись ко мне с большой симпатией.
Почему именно Сидни Люмет?
– Очень люблю этого режиссёра, люблю то, что он снимал, у нас день рождения в один день – 25 июня. Люблю его кино, люблю его за гуманизм.
С "12 разгневанными мужчинами" ваш фильм тоже по касательной перекликается?
– Да, в том смысле, что в фильме Люмета исследуется судьба человека, подростка, его жизнь. И в нашем фильме тоже есть подросток, его судьба. В этом плане они, наверное, чуть-чуть перекликаются вопросами о том, как этот мальчик живёт, правильно ли мы судим его, оцениваем и пытаемся понять с нашей позиции. То есть имеется общее в темах молодости, её выбора и нашего отношения к этому выбору.
Для меня ваш фильм – это история о победе над судьбой через покорность ей: доброта героя заставила его принять свою долю, и за это судьба сделала ему подарок...
– Так и есть, так мы и задумывали. Он со всем смирился, и только бабушка поняла, что ему нужно и что он может больше. Человек рядом может тебя очень сильно поддержать: родные, близкие, друзья. Иногда ты можешь запутаться или устать от всего, а близкий человек может сказать тебе: подожди, ты же можешь дальше пойти. Вокруг всегда есть важные для нас люди, которые совершают поступки, меняющие нашу судьбу. Во многом моя бабушка так же на меня повлияла, как и на моего героя.
Очень тёплый образ бабушки в фильме, которую играет Джульетта Степанян, – это тоже ваша личная история?
– Да, это моя бабушка, я её очень любил и люблю. Её уже нет, к сожалению, она не посмотрит это кино, но, думаю, она была бы счастлива, если бы увидела этот фильм.
Когда вы защищали картину на питчинге в Минкульте, чем вы их убедили, что сказали?
– Я там немножко шутил и говорил очень простым языком. Я не умею говорить по-умному, как-то очень серьёзно. Когда ты представляешь доброе человеческое кино с элементами юмора, ты не можешь выходить с кислым лицом, тебе нужно расположить этих людей. Надо как-то открыться этим людям и не бояться их. Да, это серьёзное мероприятие, это питчинг – но одновременно с этим я хочу оставаться собой: я вам честно всё расскажу, а вы честно посмотрите и примете честное решение. Поэтому, наверное, их тронула моя открытость и огромное желание снимать. Я им так и говорил, что я очень-очень-очень-очень хочу снять это кино, для меня это важно, мне 33 года, я уже созрел, и я постараюсь вас не подвести. Это главное, что я пытался им передать. И радует, что они на этот, возможно, наивный порыв посмотрели с надеждой и решили дать мне шанс. Поэтому огромное спасибо Министерству культуры, что оно дало этому кино другую жизнь.
У вас уже есть какие-то планы на будущее?
– Пока нет, пока я ещё всё это переживаю. Вернусь домой, переварю всё, отдохну, выдохну, а потом буду думать. Пока я ещё немножко в этом.