О чём книга
"Секса у нас нет, и мы категорически против этого..." – говорит простая советская женщина Людмила Иванова во время советско-американского телемоста 28 июня 1986 года. Окончание фразы "... у нас есть любовь" тонет в хохоте и аплодисментах. Из-за этого в массовом сознании навсегда закрепится только одно: в СССР секса нет.
Но он, конечно, был. Просто отношение к нему менялось от эпохи к эпохе. История интимной жизни СССР разделена в книге на периоды: двадцатые годы, сталинские времена, хрущёвская оттепель, брежневский застой и перестройка при Горбачёве. Отдельно в конце глава о том, как обстоят дела с секс-просвещением сегодня. Спойлер, который для многих и не спойлер вовсе: связь советского с постсоветским оказалась фактически неубиваемой.
Книг о сексе в СССР написано немало. Главное достоинство конкретно этой – истории из жизни. Вот, к примеру, двадцатые годы. Монтёр Василий, краснея в кабинете венеролога, узнаёт, что сифилис и триппер – такие же болезни, как брюшной тиф, поэтому его не имеют права выгонять за их наличие из съёмного жилья. На двадцатые годы вообще приходится относительная свобода во взглядах на секс. Взять хотя бы радикальных нудистов из общества "Долой стыд", которые расхаживают голыми по Москве и катаются обнажёнными в троллейбусах по Садовому, или знаменитую "теорию стакана воды", всё время приписываемую революционерке Коллонтай.
Впрочем, относительная свобода длится недолго. Уже при Сталине начнётся "половая диктатура", секс начнут рационализировать и сводить исключительно к функции деторождения, а женщины из колхозов будут отличаться от мужчин лишь тем, что "будут иметь лишь четыре свободных месяца: два перед родами и два после родов".
Женщин будут преследовать за связи с иностранцами. Даже если это американцы, которые тоже воюют против немецких фашистов. Одна из самых трагичных историй в книге – запретная любовь советской актрисы Зои Фёдоровой и американского военного Джексона Тейта, которую даром что не экранизируют.
В 1957 году в СССР свершается маленькая сексуальная революция из-за Всемирного фестиваля молодёжи и студентов. Чуть ниже Metro опубликует фрагмент, посвящённый этому событию. Впрочем, довольно скоро небольшой прорыв снова сменяется на риторику, направленную против "тлетворного влияния Запада".
Необычными в книге являются главы о развитии в СССР сексологии как науки и о сенсационном исследовании сексуальной жизни казахстанских рабочих. Первая глава исследует "эпидемию" фригидности и импотенции в СССР (1963–1972), лечение которых давалось специалистам нелегко из-за специфики заболеваний, вторая – про внезапное секс-просвещение шахтёров из Темиртау (Казахстан) в рамках исследования. Казахстанские шахтёры, которые пишут в блокноты о пользе предварительной ласки – такого ещё не было!
Времена "застоя" и перестройки, которые многие из нас застали, в книге описываются с лихвой. Тут и брежневские подростки, которые забегают в аптеку и кидают стыдливые, но любопытные взгляды на презервативы, и секс в ПТУ, и бесстыдные загулы детей советских дипломатов, и "шведский шок советской делегации" – что это такое, подробно описано в книге.
Как и обещали, публикуем фрагмент о маленькой сексуальной революции, разразившейся в Москве во время Всемирного фестиваля молодёжи и студентов.
Секс и наказание
"Одной из особенностей фестиваля стало то, что молодые люди, которые в нём участвовали, почувствовали небывалую свободу. В эти дни в Москве произошла своего рода сексуальная революция. Пуританское советское общество оказалось свидетелем явлений, которые для многих были неожиданностью и совсем не вписывались в традиционные представления о морали того времени. Алексей Козлов (джазовый музыкант, один из рассказчиков в книге. – Прим. ред.) вспоминал, что происходящее покоробило даже его, "горячего сторонника свободного секса". Здесь сыграли роль сразу несколько факторов: прекрасная погода, эйфорическое ощущение единения, свободы и дружбы и не в последнюю очередь готовность советской молодёжи выступить против навязанных им пуританских правил поведения. В итоге на несколько дней на окраинах столицы возникли целые резервации "свободной любви". Козлов, подчёркивая, что был не участником, а лишь свидетелем событий, описывает их так:
К ночи, когда темнело, толпы девиц со всех концов Москвы пробирались к тем местам, где проживали иностранные делегации. Это были различные студенческие общежития и гостиницы, находившиеся на окраинах города. Одним из таких типичных мест был гостиничный комплекс "Турист", построенный за ВДНХ. В то время это был край Москвы, так как дальше жилых домов ещё не было, а шли колхозные поля. В гостиничные корпуса советским девушкам прорваться было невозможно, так как всё было оцеплено профессионалами- чекистами и любителями-дружинниками. Но запретить иностранным гостям выходить за пределы гостиниц никто не мог. Поэтому массовые знакомства между приезжими парнями и поджидавшими их местными девушками возникали вокруг гостиниц. События развивались с максимальной скоростью. Никаких ухаживаний, никакого ложного кокетства. Только что образовавшиеся парочки скорее удалялись подальше от зданий, в темноту, в поля, в кусты, точно зная, чем они немедленно займутся. Особенно далеко они не отходили, поэтому пространство вокруг гостиниц было заполнено довольно плотно, парочки располагались не так уж далеко друг от друга, но в темноте это не имело значения. Образ загадочной, стеснительной и целомудренной русской девушки-комсомолки не то чтобы рухнул, а скорее обогатился какой-то новой, неожиданной чертой — безрассудным, отчаянным распутством...
По данным МВД, в дни фестиваля за "непристойное поведение" были задержаны сто восемь женщин. Лишь девять из них привлекли к уголовной ответственности за проституцию. Это косвенно доказывает, что в связи с иностранцами вступали самые обычные советские гражданки. Для властей такое "распутство" выглядело совершенно неприемлемо, и с ним принялись бороться, используя радикальные методы. Как пишет Козлов, тут же создали дружины, которые наказывали жителей СССР, прежде всего девушек, за интимную связь с иностранными гостями:
Срочно были организованы специальные летучие моторизованные дружины на грузовиках, снабженные осветительными приборами, ножницами и парикмахерскими машинками для стрижки волос наголо. Когда грузовики с дружинниками, согласно плану облавы, неожиданно выезжали на поля и включали все фары и лампы, тут-то и вырисовывался истинный масштаб происходящей "оргии". Любовных пар было превеликое множество. Иностранцев не трогали, расправлялись только с девушками, а так как их было слишком много, дружинникам было ни до выяснения личности, ни до простого задержания. Чтобы не тратить времени и впоследствии иметь возможность опознать хотя бы часть любительниц ночных приключений, у них выстригалась часть волос, делалась такая "просека", после которой девице оставалось только одно — постричься наголо и растить волосы заново. Так что пойманных быстро обрабатывали и быстро отпускали. Слухи о происходящем моментально распространились по Москве. Некоторые, особо любопытные, ходили к гостинице "Турист", в Лужники и в другие места, где были облавы, чтобы просто поглазеть на довольно редкое зрелище. Сразу после окончания фестиваля у жителей Москвы появился особо пристальный интерес ко всем девушкам, носившим на голове плотно повязанный платок, наводивший на подозрение об отсутствии под ним волос.
На официальном уровне никто, впрочем, не объявлял об организации карательных бригад с ножницами и машинками для стрижки — на женщин нападали "энтузиасты" в штатском. Так, 8 августа в милицию обратилась двадцатидвухлетняя москвичка и рассказала, что они с подругой накануне вечером гуляли по территории Всесоюзной сельскохозяйственной выставки (ВСХВ, сейчас — Выставка достижений народного хозяйства) в компании двух иностранцев, итальянца и немца из ФРГ. О том, насколько тесно они общались со своими спутниками, потерпевшая не упомянула, зато рассказала в подробностях, что к ним подошли "несколько советских юношей", отчитали девушек за то, что они якобы развязно ведут себя с иностранцами, посадили подруг в автомобиль (иностранцев не тронули), отвезли за город Бабушкин, где высадили из машины и остригли, после чего отпустили. Никакого уголовного дела возбуждено не было. <...> Алексей Козлов констатирует, что для многих девушек подобные карательные меры обернулись серьёзными проблемами:
Много трагедий произошло в семьях, в учебных заведениях и на предприятиях, где скрыть отсутствие волос было труднее, чем просто на улице, в метро или троллейбусе. Еще труднее оказалось утаить от общества появившихся через девять месяцев малышей, чаще всего не похожих на русских детей, да и на собственную маму, ни цветом кожи, ни разрезом глаз, ни строением тела...
Фестиваль прошёл успешно и с помпой, но после его окончания хрущёвское руководство всерьёз задумалось: не слишком ли быстро страна стала открываться внешнему миру? О сексуальных приключениях советской молодёжи с зарубежными гостями во время фестиваля было доложено на самый верх, и там от этого точно были не в восторге. Понимая, что открытость внешнему, в особенности западному, миру могла еще больше "развратить" советских людей, очень скоро Хрущев решил вернуться к традиционной антизападной риторике. Конечно, локальная сексуальная революция, случившаяся на фестивале 1957 года, не стала основной причиной нового витка конфронтации, но на фоне роста напряжённости в начале 1960-х проникновение в СССР "западных" ценностей, связанных с сексуальной свободой, замедлилось. Советские граждане в очередной раз оказались предоставлены сами себе.