"Живые скульптуры" путешествуют от античных статуй к гипсовым пионерам и старым кальсонам

В экспериментальном пространстве Музея AZ — AZ/ART на Маросейке решили поиграть в игру наподобие "съедобного — несъедобного" и подобрали работы художников и скульпторов, которые балансируют на грани между материей живой и неживой.

— Главная тема этой выставки — очеловечивание, оживление скульптуры и, наоборот, овеществление человека, — рассказывает генеральный директор Музея AZ и AZ/ART Наталия Опалева. — Некоторые из работ сделаны не без чёрного юмора.

Среди бордовых стен выставочного зала расположились объекты, которые вроде бы ничто не объединяет: поначалу не видишь ничего общего между акварелями с призраками статуй петербургского Летнего сада и чёрной, как ночь, доской скейтбордиста с процарапанной на ней ногой. Рядом с ней размещается какой-то объект, похожий на сплющенные чёрные кальсоны. На них, как на гравюрной доске, прорисована часть человеческого скелета — ноги и рёбра. Как оказалось, это и в самом деле бывшие старые подштанники.

Эта экспозиция — вторая часть выставочного сериала "Системы мимикрии", которую Музей AZ проводит с осени. Первая часть была посвящена переживаниям вследствие некоей катастрофы, вторая повествует о смене состояний с живых на неживые и обратно, а последняя, которую организаторы обещают весной, поведает о том, как все эти трагедии и метаморфозы приведут к новой реальности и новому состоянию в ней.

— Каким оно будет — никто из нас не знает, и не факт, что получившееся будет всем нам симпатично, — намекнул то ли на состояние умов прогрессивных художников, то ли на концепцию будущей выставки куратор Александр Дашевский.

— Это проект не столько о смене состояний с живых на неживые в биологическом плане, сколько в эмоциональном, — рассказывает Дашевский. — Эта история — о цельности и анатомировании: в результате любого исторического слома происходит фрагментация культуры и тел его участников, поэтому на выставке есть отсылки ко Второй мировой войне. Момент, когда культура немножко окаменела, открыла рот и рассыпается на кусочки —  самый лучший для "сочного" кураторского проекта.

Художник Константин Янов (1905 — 1996) в сознательном возрасте пережил все ужасы блокады Ленинграда. Вот и этот рисунок сделан, видимо, под впечатлением от лета 1944 года, когда в освобождённой Северной столице на пляже у Петропавловской крепости стали появляться инвалиды и раненые. На этой акварели у подножия  античной статуи тоже видны то ли люди, то ли фрагменты тел. 

Художественная судьба Елены Губановой (р. 1960) плотно вплетена в историю отечественного искусства последних 40 лет: на 134 странице известного всем русским живописцам пособия "Учебный рисунок в Академии художеств" есть её работа 1984 года, которая даётся в качестве образца академического рисования. Буквально через 6 лет после этого её полотно соседствовало на выставке "Территория искусства" в Русском музее с работами Пикассо и Поллока. Художница работала в Риме, что вылилось в переосмысление античных скульптурных образов: на её картинах вода времени будто превращает статуи в обмылки. 

Художница из Владивостока Надежда Антышева (р. 1977) создала серию фотографий, на которых советская парковая скульптура не просто рифмуется с сюжетами из городской жизни, но и "оживляется" усилиями её созерцателей. Так, на одном из снимков запечатлён гипсовый пионер, которого приютили работники одного из ЖКХ и теперь наряжают в соответствии с сезоном: летом — в кофту, зимой — в шубку. И эта статуя, и другие "повторяются" в случайных горожанах. 

Пётр Белый (р. 1971) исследует поэтические свойства бетона. Он заметил, как забытый на открытом воздухе мешок с цементом постепенно заполняется влагой и превращается в складки одежд античных статуй и одновременно напоминает куски живой плоти в мясной лавке. Название серии Caput Mortuum — в переводе с латинского "мёртвая голова" или "бесполезные останки" — намекает на заданную выставкой тему круговорота живого и отмершего.

Уроженец Перми Вадим Михайлов (р. 1979)  создаёт свои объекты в технике сграффито из поживших вещей: бабушкиных ковриков, стираных панталон, обломков старой мебели. Он покрывает их меловым грунтом и чёрной масляной краской а затем шилом процарапывает изображение. Как он сам говорит, чем-то подобным он занимался в юности в подъезде. На утративших свою функцию предметах — такие же обломки человеческой плоти: части тела, кости. Исполненные в несколько наивном стиле, эти изображения невольно вызывают улыбку — как любой чёрный юмор.

Скульптура Гриши Брускина (р. 1945)  изображает библейского Вечного Жида, или Агасфера, который, согласно преданию, был проклят и обречён на вечную жизнь. Скитающегося по земле Агасфера художник изобразил в виде многоногого механизма — живое и непредсказуемое превращается в неживое и механическое.

Настоящая фамилия художника Александра Нея (р. 1939) — Удино-Нежданов. В советское время он работал реставратором в Эрмитаже и художником-постановщиком на "Ленфильме", в 1972 году переехал во Францию. Скульптурная голова покрыта чем-то вроде лунных кратеров — в интерпретации художника, это каналы между внешним и внутренним, повторяющие карту звёздного неба и одновременно пропускающие внутрь свет звёзд. Эта скульптура — отражение того восприятия мира, которое художник приобрёл через страдание — он тоже пережил ужасы блокады и войны. Удивительным образом этот горький опыт вылился у него в ощущение мира как единого прекрасного целого, которое способно разбиться и снова собраться в вечности.

Читайте также: Ленинградский гений рисовал картину за 7 секунд, а московский во всём видел портрет