Когда вам звонишь, у вас играет "Тёмная ночь" в исполнении Марка Бернеса. Почему именно она – это какие-то воспоминания или что-то ещё?
– Просто мне нравится эта песня, она стоит у меня уже лет двадцать, когда я стал абонентом этого оператора. С тех пор её не меняю.
В "Докторе Вере" у вас роль предателя, отрицательного персонажа. Какой у вас подход к таким ролям, как играть такого человека? Нужно его понять, то есть в чём-то оправдать, или полюбить, или вспомнить похожих людей в жизни?
– Схема одна: если ты играешь плохого, найди, где он хороший, пойми мотивацию его поступков. Никто не отрицает, конечно, что он предатель, запутавшийся человек, ситуацию которого усложняет этническая составляющая, его вторая параллельная жизнь. Я определил его для себя как человека, который безумно любит свою жену Киру и которой он подчиняет всю свою жизнь, стараясь обеспечить её благополучие: чтобы она как актриса всегда была на сцене, чтобы была успешна и реализована. Он хотел какой-то лучшей жизни для жены и для себя. Если она будет счастлива, то будет счастлив и он. Потом надо понимать, что они люди другого социального статуса, другой ментальности и культуры, они очень диссонировали со своим окружением, и в этом их трагедия: в неприятии времени, обстоятельств, страны и общества, в котором они существуют.
То есть вы перевели эту роль в трагедию?
– Да, конечно, это внутренняя трагедия людей, которые были и здесь чужими, и в пределах своих устремлений и чаяний тоже оказались не своими.
Актёры часто говорят, что им интереснее – и поэтому проще – играть именно разных подлецов и мерзавцев. У вас это тоже так? И если да, то почему показывать это интереснее?
– Это относительная иллюзия, потому что отрицательный персонаж фактически, визуально, всегда выглядит сложнее: его органика, психофизика, поступки всегда более неоднозначны и из-за этого сложнее и якобы интереснее. Но я бы так не сказал. Самое главное всегда – драматургия персонажа, его обстоятельства, его симптоматика, на основе чего он принимает решения. И в былинном герое есть достаточно мотиваций, объёма, чтобы сделать его интереснее, многограннее – надо только найти и покопаться. Надо найти, что формирует героя, даже если он относительно безусловен.
Тема предательства вообще не нова в вашей актёрской биографии – взять того же Горбачёва в "ГДР", про которого я не могу не спросить, потому что мне кажется, что у вас лучший Горбачёв из всех, которые были на экране. Как вы репетировали его акцент и много ли вложили своего личного отношения или это была трактовка сценариста и режиссёра, потому что она очень схожа с его народным восприятием как человека тщеславного и слабого?
– Если говорить о его органике и психофизике, то она действительно очень сложная. К сожалению, талантом мимикрировать в хорошем смысле я не обладаю, так что мне пришлось потрудиться. Как мне показалось, мне не удалось совсем точно “снять” психофизику Горбачёва. Так что я определил для себя другую этапность работы: уповал больше на Виталия Коваленко в образе Горбачёва. По большому счёту, это больше Виталий Коваленко, чем Горбачёв. В этой роли больше моего понимания и моего отношения к этому персонажу, чем человека, которого я играл.
По поводу его трактовки – конечно, мы много читали, смотрели, много говорили об этом времени и обстоятельствах наших героев, об уровне их решений и ответственности за эти решения. Было очень много сомнений, очень много переживаний по поводу того, можно было принять какие-то другие решения тогда в логике происходящего или нет. И причинно-следственную связь в поступках моего героя было очень сложно найти: кроме слепого ощущения на растворе относительной тщеславности ничего не возникало. На мой взгляд, да, в какой-то мере это был достаточно тщеславный человек, но сложность этого персонажа в том, что для поколенческих оценок он не имеет однозначного восприятия – для каждого человека эпохи, постэпохи и до эпохи Горбачёва он свой. Для каждого человека этой страны, который был сопричастен этим событиям и последствия которых мы сейчас переживаем, это разный персонаж. И в этом смысле кто-то будет его принимать в этом кино, кто-то ненавидеть, кто-то будет в недоумении от того, что мы пошли именно таким путём, кто-то оскорбится, кто-то возмутится, кто-то профессионально порадуется или не порадуется. Для кого-то он луч света в тёмном царстве и символ свободы, а для кого-то Мишка Меченый. Поэтому других вариантов, кроме как поддаться нашей фантазии по поводу прочитанного и оценённого, у нас не было. Ну и, конечно, мои личные воспоминания, впечатления от этого человека: мы все его современники, это не далёкий персонаж, не Иван Грозный, которого никто не видел, – есть видеоматериалы, есть документы, его выступления. И в этом тоже очень большая сложность.
Вы говорите, что Виталия Коваленко в этом образе больше, чем Горбачёва. Вы всегда так критично к себе относитесь?
– Проблема в том, что единственное, что ты можешь в нашей актёрской работе гарантировать от себя относительно правдоподобия создаваемого образа – это способность принять какую-то логику мышления этого персонажа и попытаться думать за него, пытаться действовать так, как действовал бы этот персонаж, основываясь на фактах, которые зафиксированы: конкретно это сказал, подписал, это сделал. Ну а что касается его частной жизни, она в сериале более-менее нафантазирована, но тем не менее есть большие основания считать, что Раиса Максимовна имела на мужа колоссальное влияние во многих решениях, да и в народе в то время это, конечно, витало.
В сериале "Новороссия. Потёмкин" вы тоже играете исторического персонажа. Так же готовились, читали историческую литературу?
– В сериале я играл Нарышкина – да, тоже почитывал, но здесь больше доверился создателям и сценаристам, потому что это жанровая история и они конкретно выписывали события тех лет в данном контексте.
Если вернуться к теме отрицательных героев – как вы создавали ваш персонаж в "Аутсорсе", может, где-то что-то для него подсмотрели?
– Нет, это просто очень хорошо написанная история, очень хорошо выписан персонаж – я просто воспользовался его написанной аркой, она была мне интересна, и попытался внутри неё максимально "разогнать" характер и пофантазировать. Герой получился таким, какой он есть, благодаря очень плотной драматургии, именно тщательной выписанности персонажа и моей сговорённости с режиссёром: мы пришли к какому-то консенсусу по поводу того, что мы хотим от этого героя.
Это не только моё мнение, но и в этом сериале, и в "Докторе Вере" ваши герои получились такими яркими, что в чём-то переигрывают главных персонажей…
– Он просто хорошо выписан. Есть персонажи, которые должны быть, что называется, со вторым дном, про них зрителю можно меньше знать, и в этом интрига. В этом смысле этот персонаж кажется ярче, плюс его поступки больше идут по первому плану. Он, конечно, видоизменяет сюжет, но формирует его, конечно, не он. Он чуть-чуть придаёт сюжету специфику – где-то подсолить, где-то поперчить.
Вы не из театральной семьи и я слышала, что в детстве мечтали стать милиционером. Вы помните, с чего у вас началось желание стать артистом – вы что-то увидели в кино, или что-то прочитали, или услышали?
– К сожалению, уже не помню, но это инертная история. Так сложились обстоятельства моей жизни, что я случайно оказался в школе в театральной студии, потом подружился с большим количеством прекрасных людей, с которыми мы до сих пор дружим. У них были чаяния и желания куда-то поступить после школы, я поехал с ними по инерции. Не поступил, потом ещё раз пробовал, поступил, но при этом никогда не испытывал яркой потребности быть артистом. А сформировалось у меня это желание уже в институте ближе к третьему курсу.
Просто люди, которые были в этой среде, стали мне нужнее, чем те, которые были до этого. Но это не касалось профессии: мне больше нравилось жить в этом мире, чем в нём работать.
Вы с неохотой расстались в своё время с Новосибирским государственным академическим драматическим театром и режиссёром Олегом Рыбкиным. Почему, какую роль в вашей жизни сыграл этот театр и режиссёр? Вы и правда тогда думали, что можете всю жизнь проработать в одном театре?
– Да, конечно, Олег Рыбкин – это очень большой этап в моей жизни, это прекрасное сотворчество, прекрасное доверие, которое было ко мне проявлено, очень много авансов было в мою сторону. И большой богатый репертуар, который был у меня в "Красном факеле", театральный актёрский опыт, много режиссёров… Это были прекрасные времена, одни из самых лучших, которые были у меня в жизни, так что было очень грустно, когда режиссёр уехал и этот период закончился.
Вы очень долго ставили для себя на первое место театр. Вам не хотелось той славы, которую даёт кино?
– У молодых артистов в этом смысле очень много возможностей, а когда я выпустился из института, кино-то и не было как индустрии – да и театра, потому что существовало правило: если артистов на сцене больше, чем зрителей в зале, то спектакль отменяется. Было сложное время, в театр люди не ходили: все были в поисках хлеба, было не до зрелищ. У нынешнего поколения артистов другие обстоятельства, другие возможности, другой кругозор, много идей по поводу того, где они могут себя проявить.
В кино мешает или помогает театральный бэкграунд? Есть ли разница между чисто театральным артистом и тем киноартистом, который никогда не играл в театре?
– У театрального артиста, мне кажется, интереснее и насыщеннее профессиональная жизнь, хотя по большому счёту разница существует только в режиме работы по формированию роли. Киноартист должен сформировать образ своего героя и правильно показать его эмоции в условиях, когда кино снимается не последовательно, по сценам, а надёрганными из разных мест сценария частями. И работу нужно выстроить таким образом, чтобы она соответствовала общему рисунку роли, не разрушала её цельность. В театре совершенно другая история, другая дистанция, она касается спектакля и его продолжительности. Тут надо сразу выстроить роль и продержаться на этой длинной дистанции. Киноартист – это спринтер, а театральный артист – стайер. Разные уровни тренинга, ощущения от пространства, распределения себя по роли, другая энергетика, другой задел, другая подача. Театральный артист, конечно, имеет больше возможностей для актёрского тренинга, который касается тела, голоса, распределения энергии, по-другому формируется подача эмоций.
С вашим большим театральным опытом вам в кино было просто или не очень?
– Не очень, в кино очень большая специфика. Совершенно другое ощущение, потому что у тебя помимо партнёра по сцене существует ещё один, самый главный – это камера, и с ней надо наладить определённые отношения, всегда иметь её в виду, потому что один из твоих посылов – и эмоциональных, и внутри сцены – должен быть рассчитан на камеру. Как в театре он рассчитан на зрителя, так в кино на камеру.
Что вы думаете об известном выражении, что актёры советского кино с каждым годом играют всё лучше? Есть разница между ними и современными артистами?
– Конечно, есть, она ровно такая же, как между современными людьми и людьми, которые жили несколько десятилетий назад. Кинематограф как ритмическое искусство всегда находится в поиске средств выражения, поэтому все открытия в этой сфере, сделанные не только в советское время, но и на заре появления кино, и в эпоху неореализма, – все они до сих пор остаются универсальными. Даже с течением времени, с развитием технологий всё равно они будут безусловны. Классический кинематограф, как и театр, всегда будет актуален, потому что люди всегда будут возвращаться к сильной настоящей эмоции, это ничто не заменит, как ничто не заменит и книгу, потому что она позволяет человеку остаться один на один со своим воображением. Театр и кино в фундаментальном проявлении всегда будут востребованы.
В мессенджере у вас стоит статус "в кино", и на разных платформах у вас анонсировано в этом году 8 проектов. Это для вас много или это обычный режим?
– Они, к сожалению, за последние полтора года не отличаются объёмом – я имею в виду не количество съёмочных дней, а качество и объём ролей. Проектов может быть много, но они бывают в хорошем смысле проходные. Понятно, что есть заработок, а есть качество ролей, которые требуют другого уровня оптимизации, другого уровня использования твоего потенциала, которые представляют другой уровень профессионального интереса. Хотелось бы больше ролей, которые позволяли бы с другой степенью серьёзности, с другим уровнем художественных и профессиональных затрат реализовывать какие-то свои творческие амбиции. Находясь в таком качестве и возрасте, правильном распределении каких-то внешних и профессиональных соответствий, внутреннего с внешним, хотелось бы больше сделать и больше успеть, потому что, прошу прощения за нескромность, существует определённый расцвет профессиональных и физических сил.
А из того, что у вас выходит в этом году, есть что-то, что отвечает этому запросу?
– К сожалению, наверное, только "Доктор Вера", больше мне похвастаться нечем. Это прекрасное, этапное, очень сильное для меня впечатление – актёрское, и профессиональное, и человеческое.
Театр вы не бросаете?
– Конечно, нет. В основном это Театр наций, там есть несколько спектаклей, в которых я занят, а также антреприза "Арт-Партнёр" Леонида Робермана, где я занят в прекрасной истории "Продавцы резины", и есть ещё планы с этим агентством посотрудничать осенью.
Вы говорили, что вам в юности не столько хотелось быть артистом, сколько находиться в этой среде. А сейчас у вас есть друзья среди коллег по цеху? Считается, что это очень конкурентная среда, сохранять стабильные дружеские отношения здесь очень сложно…
– В этом смысле я не чувствую никакого дискомфорта. Конкуренции в прямом смысле я не испытываю – вопрос не в ней, а в умении разглядеть и раскрыть артиста с его органикой, с какими-то внешними признаками. Я испытываю дискомфорт в том смысле, что меня не видят во всём диапазоне, в котором я могу существовать. Но в этом нет претензии – это, видимо, отсутствие моей личной убедительности, потому что мне, как и всем в нашей профессии, кажется, что ты способен резонировать в других обстоятельствах, в других образах. Мне хотелось бы больше универсальности. Рассчитывать на большую универсальность – интересно и перспективно, плюс это избавляет от ролей определённого характера, которые тебе предлагают в течение большого периода времени. Я призываю взглянуть на меня, как говорится, со всех частей света.
А вы как-то можете конкретизировать этот запрос: есть какие-то роли, пьесы, имена, с которыми вы хотели бы сотрудничать или кого вы хотели бы сыграть?
– Этих людей, материала, драматургии и сценарных историй масса, но это было бы нескромно и не по делу обращаться к людям из профессионального сообщества и говорить: "Ребята, я очень хочу с вами сотрудничать". Лучше мы повангуем и, пожалуй, этим ограничимся. Понимание, какой драматургии мне хотелось бы, у меня есть, но это всё равно что дуть на воду. Откуда-то что-то, конечно, возникнет, я надеюсь, но если действительно что-то интересное ляжет по случаю на дорогу, которой я иду, то можно и на этом сконцентрироваться, конечно.
Я слышала, что вы не против чеховских ролей…
– Конечно, у каждого артиста в его творческих соприкосновениях и списке желаний есть мировая классика. Чехов – это уникальный драматург с уникальным количеством образов и ролей, и, конечно, я надеюсь, что-то найдётся и для Виталия Коваленко.
Когда вам дали заслуженного артиста, у вас что-то поменялось в жизни?
– Вы мне сейчас напомнили об этом факте, я уже забыл об этом… Эти институты мы очень странным образом растеряли, они существуют только в узком профессиональном статусе. Актёрская профессия предполагает каждый день необходимость доказывать свою состоятельность. Звания, к сожалению или к счастью, никогда не обеспечат успешности и не помогут освоить какую-то историю, разобраться с какой-то ролью. Всё равно наш инструмент – это наше тело, наша душа и наши навыки, которые мы приобретаем дополнительно к своему телу и эмоциональному спектру. Звание званием, а умение – это умение.
На форумах при обсуждении разных сериалов зрители вас всегда хвалят и даже говорят, что вы единственный актёр в кастинге, которому веришь. Как вы относитесь к похвале? Вам это важно? Какую похвалу помните и цените?
– К похвале я отношусь очень хорошо, хотя похвала похвале рознь. Есть уровень авторитетных людей – среди знакомых, в профессиональном, критическом сообществе, – и когда ты слышишь от тех, кого уважаешь и ценишь, какую-то похвалу, то это очень полезно, потому что именно это даёт возможность чуть-чуть отстраниться от себя и задуматься, каким путём ты идёшь. Это лишает тебя какого-то заблуждения по поводу себя – по поводу себя хорошего или себя талантливого, или себя гениального, потому что этот уровень похвалы в большинстве случаев адекватный, это, по сути, не похвала, а всё равно какой-то разбор и анализ, оценка твоего творчества, она предполагает внимательное вслушивание и всматривание. А остального рода восторженность или, наоборот, откровенная неприязнь тебя – это всё издержки нашей профессии, к ним надо относиться либо философски, как-то отстраняться от этого, либо как-то с этим учиться жить.
Вы сказали, что похвала помогает от себя отстраниться, то есть любите себя погрызть немного?
– Ну, конечно, мы все люди, это должно присутствовать. Конечно, не на уровне "загонов": надо верить в себя, доверять себе и своему вкусу, поддерживать этот вкус, опять-таки соотношением себя с людьми, мнение которых ты ценишь, выверять это отношение к себе за счёт литературы, кинематографа, театра, где присутствуют твои коллеги. Это всё субъективно, но у каждого на уровне угрызения себя вырабатывается какая-то пилюля, которую ты в какой-то трудный период своего творческого или профессионального пути и сомнений принимаешь и ждёшь какую-то терапию. А потом опять идёшь к врачу, слушаешь лёгкие, слушаешь свой организм…
А дети – это пилюля?
– Дети – это не пилюля, дети – это энергия, это солнце, вода, воздух, это то, чем человек живёт, это органы чувств, это всё, что связано с энергией жизни, её продолжением и всё такое. Это, наоборот, вложение какое-то большое, которое не имеет отношения ни к профессии, ни к чему (на этих словах я зашёл на детскую площадку и ищу взглядом младшего).
Тяжело быть многодетным отцом или нет?
– Наверное, нет – после двух уже не замечаешь.
В "Семье по правилам и без" озвучены разные правила: отношения должны быть прозрачными, как слеза, но слёзы должны быть от счастья – и так далее. А у вас в семье есть правила?
– Нет. Это кино, по задумке продюсеров, должно нести с точки зрения семейного образования какую-то микротерапию. Это разбор полётов, исследование причин не очень счастливой семейной жизни. Мы видим семью, у которой что-то не сложилось и в которой, кажется, не было препятствий для долгой счастливой семейной жизни, но что-то пошло не так. Хотя на самом деле кто-то скажет, что, может, она и счастливая, просто надо отойти в сторону, задать какие-то вопросы и на них ответить.
В этом сериале тоже есть тема предательства: вашему герою кажется, что его предали – и его предали – он начинает реагировать и всё сыпется…
– Я предметно могу об этом сериале говорить только с точки зрения того, что это жанровое кино, это семейная драма. Эти страсти не первый раз твердили миру, они, к сожалению, банальны, обычны, не шекспировские, не шиллеровские, это не кровавая история с перевёртышем миров. Да, существуют микромиры, но по факту на экране просто вопрос отношений между людьми. Да, бизнес, да, обстоятельства, да, сложные решения, но всё это не смертельно, эта болезнь лечится.
Что всё-таки делать, если тот, кто казался другом, тебя предаёт? Или у вас не было такого опыта? Или было, наоборот, так, что вам не казалось, что вы кого-то предали, а с другой стороны именно так это и расценили?
– Ничего не могу по этому поводу сказать, потому что всё так индивидуально. Есть, конечно, какой-то общественный и политический кодекс на тему предательства, какие-то фундаментальные, принципиальные вещи, но в конечном итоге каждый человек даёт оценку индивидуально, это всегда частная история, тем более когда она касается отношений между людьми. Здесь так просто не разобраться: для кого-то предательство, для кого-то наваждение – тут можно кругами ходить вокруг.
Есть у вас сейчас какие-то приглашения, проекты, которые только начинаете и о которых можете рассказать?
– Два с половиной проекта есть. Например, начала сниматься “Молодая Яга” – это сказка, где есть юные герои, Яга, злой Кощей, аптекарь, два мира, включая потусторонний. Это приключенческая история о становлении человеческой личности, о первой любви, взаимоотношениях с родителями – у Бабы Яги там тоже есть проблемы с детьми. Я там играю тоже персонажа с двойным дном – аптекаря. Всё снимается в эстетике Петербурга конца XVIII – начала XIX века. Очень, на мой взгляд, интересная и по задумке, и по сценарию история.
У нас сейчас очень много снимается сказок, семейных блокбастеров – как вам этот жанр? Ходите ли смотреть сказки в кино с детьми?
– К сказкам отношусь прекрасно, если там есть что играть, да даже просто побегать с пистолетом тоже интересно. Старшей дочери 20 лет, так что она уже ходит на взрослое кино, а младшей 4, ей ещё пока сложно смотреть полнометражное кино, хотя уже пора.
Расскажите про детей, чем занимаются, какие у них таланты?
– Учатся в школе, университете, кем-то хотят быть – кто-то экономистом, кто-то техническим директором, а младшая дочь ещё определяется.
Артистами быть не хотят?
– Нет. Эти пути, конечно, неисповедимы, но никаких задатков, параллелей в их головах, сердцах и чаяниях в эту сторону я не вижу. В принципе, они даже социально далеки от этого.
А как это получилось – вы же в этой профессии, что-то им рассказываете? В школе они говорят: “Наш папа – артист”…
– Ну и что? А у кого-то водитель, у кого-то лётчик – это всё такие же профессии.
Всё, что вы хотели знать о Виталии Коваленко
- Родился 1 сентября 1974 года в Павлодаре (Казахская ССР).
- Окончил Екатеринбургский театральный институт. Обучение пришлось на сложные 1990-е годы, поэтому будущий актёр во время учёбы в институте подрабатывал официантом в ресторане и крупье в казино.
- С 1996 по 1997 год работал в Екатеринбургском театре драмы, затем до 2002 года – в Новосибирском государственном академическом драматическом театре "Красный факел", после этого был приглашён в труппу Александринского театра. Сейчас живёт между Петербургом и Москвой, где сотрудничает с Театром наций и театральным агентством "Арт-Партнёр".
- В 2008 году получил звание заслуженного артиста России.
- У актёра четверо детей, два сына и две дочери: старшей дочери 20 лет, младшей 4 года.
- С детства и юности любит ездить на мотоцикле. Проживающий в настоящее время в Петербурге актёр часто гоняет из Северной столицы до Сортавалы, Выборга и Приозерска, любит просто покататься по лесному бездорожью. Раньше ездил на “японцах”, сейчас на BMW.
- Единственное, что не даётся ему в актёрской профессии, по признанию самого артиста, это... лошадь. "В кино несколько раз надо было скакать на лошади, но до сих пор не могу научиться: сколько ни пробовал, ни в какую, – признаётся Коваленко. – Причём я вожу всё что угодно – машины, автобусы, мотоциклы, даже на вертолёте поднимался, а вот лошадь, живое существо, не могу освоить. Походить могу, въехать в кадр могу, а вот скакать, переходить с рыси на галоп, управлять ей искусно у меня не получается. Я ей вправо, она влево – лошади меня не слушаются".
- Тёплым экзотическим странам артист предпочитает север нашей страны и холодные моря. В своих путешествиях актёр забирался в тундру и за Норильск. "Любите страну, в которой живёте, и путешествуйте по ней", – советует Виталий Коваленко.