Геннадий Шпаликов остался сиротой всего в семь лет, когда его отец перед самым концом войны погиб в Польше. В девять лет Гена поступил в военное Суворовское училище в Киеве, где начал первые творческие опыты – писал стихи и рассказы. Но военную карьеру он не пожелал продолжать, а поступил во ВГИК, где всех покорял обаянием, умом и экстравагантностью, по которой молодёжь истосковалась среди советского официоза. А Геннадий в студенческие годы разгуливал по Москве с котом за пазухой. Яркая, привлекательная фигура! Вокруг него собралась группа таких же одарённых молодых людей – сценарист и актёр Павел Финн, оператор Александр Княжинский, кинорежиссёр Юлий Файт, киновед Наум Клейман. Последний позднее назовёт Шпаликова “советским Артюром Рембо” – гением, не способным на компромиссы. Умерли они с Рембо тоже в одном роковом для гениев возрасте, о котором ещё позже Высоцкий напишет: “С меня при цифре 37 в момент слетает хмель”.
Но поначалу, как говорится, ничто не предвещало. Всеобщий любимец Шпаликов привлёк внимание уже “засветившегося” Марлена Хуциева, режиссёра одного из самых популярных советских фильмов “Весна на Заречной улице”. Шпаликов написал сценарий для его фильма “Мне двадцать лет” – своего рода хроники нового времени с пестротой молодых лиц. Фильм вышел под названием “Застава Ильича” и даже в искромсанном до неузнаваемости, фатально цензурированном виде вызвал возмущение самого Хрущёва, заявившего, что картина порочит нашу молодёжь. Фильм запретили в прокате, но Шпаликов был пока молод и не отчаивался.
С тем самым котом и бутылкой шампанского сценарист пришёл в гости к молодому режиссёру Георгию Данелии. Ещё в авоське у Шпаликова был сценарий фильма, в котором было на тот момент всего несколько строк: “Так. Двое. Она идёт по улице, он едет на велосипеде. Идёт дождь, а она… она без зонтика. А он едет на велосипеде… и достаёт зонтик. А она… она уворачивается, а он… всё равно едет за ней с зонтиком”.
Эти строчки стали фильмом “Я шагаю по Москве”, а сам образ девушки и юноши под дождём – воплощением оттепельных надежд, символом и духом проснувшегося времени, где пройдёт тёплый и ласковый дождь, смоющий воспоминания о Большом терроре. Мы полетим в космос, построим Новый Арбат вместо старого (в фильме Нового ещё нет), нас покажут на Каннском фестивале (и показали, удостоив Данелии почётного упоминания жюри), и на Марсе будут яблони цвести.
Но с яблонями не складывалось. У Шпаликова начался долгий творческий простой, за время которого беззаботные хмельные вечеринки юности начали превращаться во взрослый алкоголизм. И тогда по собственному сценарию он поставил чудовищно депрессивную “Долгую счастливую жизнь” – фильм, который закончил оттепель раньше, чем советские танки вошли в Прагу. Картина похоронила созданный самим же Шпаликовым образ оптимистичной советской молодёжи. Вместо мальчиков в белых рубашках и девочек под юным дождём – таинственный то ли инженер, то ли зэк и уставшая от жизни, хотя ещё молодая женщина с ребёнком после развода. Сначала вроде влюбляются, но ничего не выйдет. Он отпросится позвонить и сбежит. Она останется на пристани, с которой отплывает в никуда пароход, поразивший до глубины души Микеланджело Антониони на международном фестивале в Бергамо, где Шпаликов получил главный приз.
Фильм-предвестие застоя не прибавил Шпаликову работы в советском кинематографе, где требовалось держать нос по ветру и хвост пистолетом. Но у него была ещё как минимум одна великая работа в кино – сценарий фильма “Ты и я” Ларисы Шепитько, снятого уже в начале 1970-х, когда в СССР снова похолодало. Шепитько, сама будучи гениальной, работала вне канонов и жанров. Почти невозможно сказать, о чём именно этот фильм, разве что с большой натяжкой увидеть в нём портрет поколения оттепели, которое успело во всём разочароваться. В финале главный герой кончает с собой.
Шпаликов пережил своего персонажа на три года, за которые окончательно спился, постарел, а потом повесился. Незадолго до смерти он сказал кому-то из друзей: “В СССР нет выбора… Или ты пьёшь, или ты подличаешь, или тебя не печатают. Четвёртого не дано”.
И только чёрно-белые мальчики и девочки шестидесятых идут, шагают по Москве.