Только представьте себе: юго-запад столицы, большой природный массив, старинный Воронцовский парк. Если вспомнить классику современного кинематографа, именно здесь любил отдыхать со своими друзьями Георгий Иванович, он же Гога, он же Гоша, он же Юрий, он же Жора. Речь о герое фильма "Москва слезам не верит". Легендарная картина, которую режиссёр Владимир Меньшов снимал в столице в конце 70-х годов.
В Воронцовском парке раскинулся каскад прудов, здесь расположились турецкая крепость в псевдоготическом стиле, оранжерея, китайский сад и вековые дубы. Кажется, время здесь течёт медленнее и спокойнее, и каждый гость усадьбы хотя бы ненадолго останавливается, чтобы восхититься её видами.
Сегодня усадьба Воронцово остаётся одним из любимых мест отдыха горожан. Глядя на семьи с детьми, мирно гуляющие под сенью вековых деревьев, на влюблённые пары и весёлые компании школьников и студентов, сложно представить, что каких-то 80 с небольшим лет назад этот парк был буквально изрыт окопами.
Через усадьбу Воронцово проходила основная полоса Московской зоны обороны. Здесь спешно строили укреплённые доты, размещали роты солдат, готовых отдать жизнь ради защиты столицы нашей Родины. Впрочем, давайте послушаем рассказ самой усадьбы о том, как она пережила годы Великой Отечественной войны.
Как я встретила войну
Ну что ж, давайте знакомиться? Для начала скажу пару слов о своём происхождении. Историки считают, что первым моим владельцем был боярин великого князя Дмитрия Донского, Фёдор Васильевич по прозванию Воронец. Он жил в XIV веке. Прозвали его так, вероятно, за цвет волос – жгуче-чёрный. Фёдор Васильевич стал родоначальником фамилии Воронцовы, которую получили его потомки. По Фёдору Воронцу мне и досталось моё название.
Чтобы вы лучше понимали, насколько я древняя, только представьте: я видела ещё великого князя Московского и государя всея Руси Ивана Третьего. В XV веке я входила в огромную дворцовую вотчину с центром на Воробьёвых горах.
В XVII–XVIII веках мною владели богатые князья Репнины – они вырыли на моей территории пруды, разбили парк и выстроили усадьбу. Князь Пётр Иванович Репнин задумал сделать из меня "подмосковный Версаль" – ни больше ни меньше. Он построил новый господский дом в стиле барокко с регулярным парком, живописным каскадом из трёх прямоугольных прудов на речке Раменке, полотняной фабрикой и кирпичным заводом. У меня в то время появилось второе, неофициальное название – "Беспечное" – из-за весёлой жизни моего хозяина. Именно при Петре Ивановиче Репнине на моей территории на некоторое время появился небольшой деревянный храм.
Позже я переходила по наследству потомкам Петра Ивановича, и каждый добавлял в моё устройство что-то своё. К примеру, Николай Васильевич Репнин, двоюродный брат Петра Ивановича, возвёл у моего парадного въезда так называемую турецкую крепость в псевдоготическом стиле – как напоминание о взятии войсками под его командованием турецкого города Мачин. Башни парадного въезда в крепость я могу показать своим гостям и сейчас.
В начале XIX века моей хозяйкой стала дочь Николая Васильевича Александра, в замужестве Волконская. Княгиня расширила мои пределы, возвела на моей территории ряд новых построек – в том числе оранжерею. Одну из боковых башен турецкой крепости по распоряжению Волконской переделали в церковь и дали ей название Святой и Живоначальной Троицы.
Волконская превратила меня в один из первых дачных посёлков московской знати. Мои постройки арендовали на лето богатейшие семьи Первопрестольной, не желавшие уезжать далеко от города. У меня жили Депрерадовичи, Корсаковы, Мятлевы, Спичинские и другие известные люди столицы.
После крестьянской реформы 1861 года моими хозяевами стали предприниматели и адвокаты. Они собирались устроить на моей территории новый огромный дачный посёлок – "город-сад". Даже один из сыновей писателя Льва Толстого купил тут землю под дачу. Но революция отменила эти планы, посёлок так и не был построен, а существующие дачи во время Гражданской войны разобрали на дрова. На моей территории организовали тюрьму для привилегированных политзаключённых. Это учреждение молодая советская власть открыла в 1923 году. А мои обширные владения низвели до совхоза. Большинство жителей села Воронцово стали трудиться в нём. Так что 22 июня 1941 года я встретила в окружении парников, огородов, загонов со свиньями и клеток с кроликами.
День начала войны я, признаюсь, помню плохо. Вспоминаю лишь, как встревоженно перешёптывались работники совхоза. В воскресенье на месте была только дежурная бригада, но потом совхоз продолжил работать – ещё активнее, чем раньше.
Да, чуть не забыла. К началу войны я более 20 лет находилась в ведении органов НКВД. Мои свинофермы, молочная товарная ферма, конезавод, оранжереи производили сельхозпродукцию для их нужд. И когда началась война, работа не прекращалась: воронцовские мясо, молоко, овощи снабжали жителей столицы и красноармейцев.
Про создание Московской зоны обороны
Уже к осени 1941 года стало ясно, что Москве грозит серьёзная опасность. К октябрю вражеские войска перемололи в Вяземском котле остатки боеспособных частей Западного и Резервного фронтов и стремительно шли на столицу. 15 октября Государственный комитет обороны принял решение об эвакуации Москвы. Над городом появились заграждающие аэростаты. Высокие здания спрятали от лётчиков люфтваффе с помощью специальной маскировки. Я со своих холмов с тревогой глядела на потемневшую, изменившуюся Москву, которую безумно любила, и ждала, что будет дальше.
Когда немцы прорвали Можайскую линию обороны, в городе началась паника. Многие люди уходили пешком. Я сама видела такие вереницы – растерянные, с чемоданами, с маленькими детьми, они шли по шоссе, не зная, что ждёт их дальше. Многие жители села Воронцово тоже в спешке побросали свои избы и бросились отступать. В брошенных домах расселили полк солдат, и это оказалось весьма кстати. Так что осенью 1941 года я внезапно превратилась в почти безлюдное фронтовое селение.
Уже 20 октября 1941 года в Москве и пригородах ввели осадное положение. С паникой удалось справиться. Столицу готовили к возможному штурму. Оборону подступов к Москве поручили командующему Западным фронтом, тогда ещё генералу армии Георгию Константиновичу Жукову.
Город решили превратить в неприступную крепость. Для этого начали строить три линии оборонительных рубежей – первый по окраинам вдоль Окружной железной дороги, второй – по Садовому кольцу и третий – в самом центре по кольцу Бульварному.
Кроме этого, на ближних подступах к столице возвели Московскую зону обороны, или, как её называли, МЗО. И вот как раз через меня, усадьбу Воронцово, и проходила основная оборонительная полоса МЗО.
Оборону на моей территории занял 7-й полк 5-й Московской стрелковой дивизии народного ополчения. Её сформировали из истребительных батальонов одиннадцати районов Москвы. У меня располагался их штаб и политотдел. За доблесть и геройство, проявленные в боях с нацистами, приказом по Московскому военному округу дивизию переименовали и дали ей почётное имя – 158-я Лиозненско-Витебская Краснознамённая ордена Суворова стрелковая дивизия.
Солдаты расквартировались в пустых крестьянских избах, первые недели спали вповалку прямо на полу. Строить укрепления начали силами моих совхозников, солдат и москвичей-добровольцев. Всего в создании линий обороны участвовало больше шестисот тысяч человек! Всюду визжали пилы, стучали топоры! Люди день и ночь копали противотанковые рвы, строили блиндажи, укрепляли огневые точки, дзоты и доты, устанавливали противотанковые ежи и раскатывали вдоль дорог линии колючей проволоки.
Вот как вспоминал те тревожные дни один из красноармейцев Леонид Иоселевич:
16 октября 1941 года нам приказали собрать вещи и готовиться к походу. Сперва нас перебросили на Ленинградское шоссе. Там мы заночевали. А утром пошли маршем через весь город на противоположный конец. То и дело начинали реветь сирены, возвещая, что на Москву летят мессеры и надо спасаться в бомбоубежищах, а кто входит в пожарную дружину, должен взять длинные щипцы, лезть на крышу и приготовиться сбрасывать зажигательные бомбы в ящики с песком. Радио то предлагало послушать выступление какого-либо ответственного товарища, а вместо этого включало залихватскую музыку, то неожиданно умолкало. Некоторые потерявшие голову хозяйственники раскрывали двери продовольственных складов и раздавали их содержимое кому попало, чтобы не доставалось врагу. Пополз слушок, что взорвут метро. А мы продолжали свой путь, не зная, куда идём. За городом мы встречали крестьянские подводы с женщинами, стариками, ребятишками и домашним скарбом, а сзади понуро брели привязанные за рога коровы. Они убегали от немцев. К вечеру мы дошли до села Воронцова на Наро-Фоминском направлении. Бессонная ночь накануне и длительный переход с вещами нас измотали. Получив неприхотливый ужин из полевой кухни, мы разбрелись кто куда. Утром начальство попыталось навести кое-какой порядок. Нас рассовали по избам, из которых некоторые в панике были брошены хозяевами, оставившими много вещей, и послали рыть траншеи. "Скорей, скорей, – торопили нас, – немец близко!"
В октябре 1941 года в Москве неожиданно началась оттепель, и я буквально утопала в грязи. Копать рвы в таких условиях становилось всё сложнее, но бойцы продолжали.
Несколько раз по ночам раздавалась боевая тревога. Сонные красноармейцы бежали по окопам в полном снаряжении. Тут и там кричали "немец прорвался!". Но, к счастью, тревоги оказывались ложными, фашистов останавливали зенитчики до подступов к усадьбе, и бойцы расходились по своим хатам.
Про строительство дотов
Мою территорию и Калужское шоссе южнее Воронцово прикрывал пулемётный дот. Он, кстати, сохранился и сегодня – стоит на перекрёстке улиц Обручева и Профсоюзной. А построили его в 1941 году очень быстро. Всё дело в том, что до войны, ещё по опыту Первой мировой, доты строили из цельного бетона: отливали конструкции, которым нестрашна была любая бомбёжка. Но в 1941 году времени на создание таких укреплений просто не было. И тогда Глеб Булахов предложил собирать доты из бетонных балок, как древнерусские избы. Простенок между балками засыпали камнями и заливали бетоном. Такие балки мог выпускать любой завод ЖБИ, да даже в полевых условиях их можно было легко отлить – был бы цемент. Дальше нужен был только грузоподъёмный кран, и дот можно было построить всего за сутки. Построенный у меня дот стал частью главного оборонительного рубежа на юго-западных подступах к Москве. Он прикрывал Калужское шоссе и должен был сдерживать танки и пехоту противника в случае прорыва к столице.
Оборудовали такие укрепления пулемётными установками НПС-3, которые разработали в подмосковном Калининграде – так в те времена назывался Королёв. Установки собирали из трёх пулемётов "Максим" с оптическим прицелом. Именно в этом доте ополченцы и должны были отражать наступление фашистов. На этом рубеже обороны стояли не солдаты действующей армии, а полк московских рабочих-ополченцев – в ноябре 1941 года он вошёл в состав 5-й дивизии народного ополчения. Позднее из дота сделают памятник. Обновят, установят памятные таблички, а рядом поставят два противотанковых ежа, которые в 70-е нашли в одном из моих прудов.
Но вернёмся в 1941 год. Москву продолжали готовить к наступлению врага. Минировали заводы, электростанции, мосты. Прямо от моей усадьбы до деревни Десна, а это более 15 км, заминировали Калужское шоссе. Так что в случае нападения немцев я просто взлетела бы на воздух.
В моих окрестностях расквартировали 329-й зенитный артиллерийский полк. Они обустроили в моём парке огневые точки для защиты Москвы от авианалётов. Для улучшения секторов обстрела зенитчики спилили много вековых деревьев. Некоторым повезло – срезали лишь верхушки, а другие пришлось рубить под корень. С грустью слушала я глухие звуки топоров – всё-таки помнила большинство из них крошечными саженцами, но так сложилась жизнь. Я понимала, что защитить родную Москву гораздо важнее.
15 ноября 1941 года фашистские захватчики стали наступать с новой силой. Они форсировали канал Москва – Волга и подошли к столице со стороны Наро-Фоминска. Но в это самое время из Сибири к Москве уже ехали секретные дивизии подкрепления, и в конце ноября – начале декабря наши солдаты нанесли ответный удар. Солдаты стояли насмерть и наконец обескровили врага. Моральный дух немцев был сломлен. Битва под Москвой завершилась первой крупной победой наших войск на полях Великой Отечественной. До моей линии обороны фашисты так и не дошли, так что ближних боёв в моих блиндажах и окопах, по счастью, я не увидела.
Про аэростаты
Но война продолжалась. Вплоть до 1943 года через мои территории проходила вторая полоса заграждений 9-го воздухоплавательного полка аэростатов. Их поднимали в небо огромной дугой – через Татарово, Кунцево, Раменки и Воронцово. Огромные, наполненные водородом баллоны закрывали небо собой и заставляли вражеские самолёты подниматься на большую высоту. Если же лётчики задевали тросы аэростатов, те мгновенно подрывались.
С декабря 1941-го по июнь 1942 года 9-й воздухоплавательный полк произвёл 109 боевых подъёмов аэростатов. Каждый раз в небо надо мной взмывали группы огромных вытянутых шаров. Их связывали тандемами – верхние поднимались на высоту в четыре с половиной тысячи метров, нижние – на две тысячи. Фашисты, конечно, быстро поняли дислокацию аэростатного полка, и из-за этого мою территорию часто бомбили.
Однажды мои аэростаты смогли подорвать вражеский самолёт. Это была огромная удача! Но уже падающая машина внезапно сбросила вниз 5 фугасных бомб! Вот послушайте, как вспоминали об этом дне солдаты:
"Я пошёл в хату, пытался заснуть. Вдруг я услышал шум самолёта, тотчас же раздался страшный взрыв, потрясший хату, а за ним второй. Стены задрожали, с потолка что-то посыпалось, но хата устояла. В конце концов я всё-таки уснул. Когда я утром вышел на улицу, я понял, что произошло ночью. Видимо, подорванный аэростатом вражеский самолёт беспорядочно сбрасывал свой бомбовый груз. Одна бомба попала в дом через улицу и убила получившего кратковременный отпуск из армии хозяина, его жену и маленького ребёнка, а другая попала в сарай, где стояли мои подопечные, четыре лошади, и всех убила."
Тот злополучный день стал для всех большой трагедией. Погибших похоронили тут же, на кладбище у храма Живоначальной Троицы. В 1944 году, кстати, в моём храме разместили склад местного магазина. Колокольню демонтировали, часть церковного интерьера убрали. Святыня, долгие годы бывшая центром моей усадьбы, подчинилась суровым реалиям войны.
Про шпионов и диверсантов
Мои красноармейцы постоянно были начеку. И не зря. Однажды в полк прибыл новый солдат. Вёл себя образцово, по уставу, но как-то слишком дисциплинированно, что ли. Наводил подозрения. Так вот, в ту ночь, когда упал немецкий самолёт, солдат на своём посту побледнел и занервничал. Наутро этого молодца передали в особый отдел, и те быстро выяснили – в форме советского красноармейца в полк был внедрён немецкий диверсант.
В другой раз солдат по фамилии Вареник отдыхал со своим другом в одной из хат – из-за лёгкого ранения их на день освободили от службы. Неожиданно в избу вошёл мужчина в поношенном крестьянском тулупе. Увидеть днём в избе солдат он явно не ожидал. Его путаные ответы на вопросы только усилили подозрения бойцов. Вареник взял мужчину под прицел и отвёл в штаб. Задержанный оказался немецким шпионом, переодетым в крестьянина.
Про связь времён
Солдаты воздухоплавательного полка, конечно, и не догадывались, что полторы сотни лет назад именно здесь, на моей территории, уже пытались запускать в небо оборонительные конструкции. Во время Отечественной войны 1812 года именно в моей усадьбе строили совершенно секретный проект – дирижабль, управляемый мускульной силой. С него предполагалось бомбить армию Наполеона. Изобретателем был отставной английский офицер немецкого происхождения Франц Ксавьер Леппих. В России он находился под чужим именем, что было связано с секретностью его миссии.
Когда Наполеон перешёл границу России, в Воронцово приехал лично император Александр Первый. Изобретение дирижабля казалось ему стратегически важным ходом, который сможет остановить наступление французского императора. Так что этот проект стал первой попыткой зарождения в России военной воздухоплавательной тактики.
В небо тот шар так и не подняли. А после Бородинского сражения мастерскую вместе с шаром сожгли, чтобы военные секреты не достались врагу.
И вот, спустя почти 130 лет, на том же самом месте в небо взмывают защитные шары, уже вполне способные сдерживать натиск врага. Вот такие исторические параллели.
Моя научная жизнь во время войны
В конце 1942 года ко мне из блокадного Ленинграда эвакуировали сотрудников Всесоюзного научно-исследовательского витаминного института. Они и организовали в усадьбе Воронцово центральную биологическую станцию. Взяли себе в хозяйство южный флигель и часть усадебного парка и устроили там питомник.
Дело в том, что биологи умудрились организовать в осаждённом Ленинграде массовое производство концентрата витамина С из хвои деревьев. Это спасло город от эпидемии цинги. Синтетические витамины С, B1, PP поступали из института в ленинградские госпитали и помогали поднять на ноги бойцов.
Опыт учёных должен был помочь всей стране, поэтому часть сотрудников приехала ко мне в Воронцово и заложила в моём парке плантации облепихи и шиповника. Именно в моём питомнике впервые в мире учёные вывели сорта шиповника, чьи плоды содержат в 3 раза больше витаминов, чем его дикорастущие родственники.
Сорта так и назвали – "витаминный", "крупноплодный" и, в честь меня, "воронцовский". Витаминный институт располагался на территории Воронцовской биологической станции до конца войны.
В апреле 1943 года мой усадебный парк распахали под огороды для снабжения продовольствием армии и жителей Москвы. Работали на этих полях уже не работники совхоза. Те в основном были на фронте. Ко мне из центра столицы выписали сотрудников знаменитого на весь мир Государственного музея изобразительных искусств имени Пушкина. Большинство из них, конечно, были в эвакуации, но часть осталась в городе. Так что могу похвастаться, что грядки на моём огороде пололи и вскапывали искусствоведы с мировым именем! Каждый вносил свой вклад в дело победы. Впрочем, на войне и не такое бывало. Никто не смотрел на свой статус, довоенное положение. Просто каждый старался сделать всё, что от него зависит, чтобы поскорее закончилась война.
Усадьба после войны
После войны меня включили в черту Москвы, укрупнили и присоединили к совхозу "Коммунарка", расположенному южнее по Калужскому шоссе. В 1960 году я стала памятником архитектуры местного значения. Мне вернули статус усадьбы и стали охранять как объект архитектурного и садово-паркового искусства.
А совсем недавно, в 2014 году, в память обо всём, что мне довелось пережить в военные годы, в центре парадного двора моей усадьбы, где Леппих строил свой шар, установили обелиск "Защитникам земли Российской".
Это была непростая история усадьбы Воронцово. Её голосом стала актриса дубляжа Александра Остроухова. Ещё больше непридуманных историй знаменитых столичных зданий слушайте в подкасте "Голоса московских зданий" Департамента культурного наследия города Москвы.